От народа же и кричания и вопля тяшка гласа поющих надгробное покрываху, и не бе слышати гласа поющих. И се бе дивно, яко толику безчислено народу суще, предъидуще и последствующи, яко звездъ небесных, или, по Писанию рещи, яко песокъ морский.[221] И не бе видети ни единаго человека не плачющеся, но велми слезны, кричь и плач, и рыдание велико всякого человека — богатии и убозии, и нищии, хромии и слепии, а безногии ползующе, главами своими о землю бьющеся, плачющеся и жалостно причитаху. И якоже и самому царю и патриарху плачюще со стенанием, и воплем и рыданием горце всему народу; но и аще у ково и каменно сердце, но и той на жалость розлиется, зря своего народа плачющеся.
И тако съ великою нуждею, утеснения ради, несяху тело его во гробе ко церкви, и от народнаго теснения, якоже некогда Алексея человека Божия;[222] и донесоша, и положиша среди церкви у архангела Михаила; и певше надгробное подобное пение, и разыдошась, яко да предреченный каменный гроб устроят и могилу на вмещение гроба ископают. Но убо маломощнии и нищии, такожде вдовицы и черноризцы день той председяху, плачюще и скорбяще, Давыдовы же псалмы над нимъ непрестанно глаголаху, применяясь, день и нощь.
Наутрие же свитающе дни, утреннему славословию кончану, — солнцу паки возсиявшу и второму часу наставшу,[223] и паки стекается всенародное множество со всего Московского царства, понеже во вчерашний день не всемъ въ слухи внидоша и не ведомо, где погребен будет. Ныне обое слышат, и сего ради безчисленное множество отвсюду стекаются: мужие и жены, и, по-предреченному, старцы со юнотами, нищии, слепии и хромии, иже есть хто не ведаше его во плоти, но слышавше его храбрость и на враги одоление, и поне погребанию его сподобятся причетницы быти. И тако торжыща истощишася, и купилища быша порозни оставльше, а раби — господей своих службы, и домы порозни быша житей своихъ: всякъ возрастъ стекается на погребение его.
Таже по времени царь, и патриархъ, и прочий синглит, и освященный собор во церковъ ону собрася, и уставному пению, погребению наченшуся, и гласу от поющих превозносящуся зелне, понеже въ строках роспеваху. От бояр же и от служилых людей, иже бе с ним в великой оной службе, и победе и во одолении бывших, паче же и от всенароднаго множества люди, по-предреченному, яко звездъ небесных или песка морскаго: вдов же, оставльшихся от муж своих, и черноризиц, и нищих, и сирот, вопиющих съ плачем и кричанием. И не бе слышати гласа поющих, и мнетися, аки во иступлении ума сущу, яко и воздуху потутнути, и земли стонати, и камению колебатися, не токмо церкви стенам, но и граду; и, по пророку рещи, яко «взятся покрову храма от гласа вопиющих». И не бе слышати гласа поющих, а ереи все во церкви просвещашеся множеством свещъ, и мостъ же церковный наводнящеся пролитием слез от народа.
И не бе изрещи и исписати, по Апостолу глаголюще, «на сердце человеку не взыде»,[224] иже народи плачюще и жалостно причитаху! Овии убо столпа его Руские земли глаголаху, инии же тверда и велика града именоваху, инии же яко новаго Исуса Наввина[225] нарицаху его, инии же яко Гедеона и Варака, или Самсона, победителя иноплеменником, зваху его: отъехавше въмале и роспространшеся, и приехавше во мнозе; овии же яко Давида, отомстителя врагом, зваху или яко Июду Макиавейского,[226] въ толкое в нужное время добре храбровавшего. И, по Апостолу рещи, «возмогоша от немощи, и быша крепцы во бранех, обративше же в бегство полки чюждих».[227] Инъ же некто стоя от народа, велегласно вопияху со слезами во храме архангела Михаила: «Взял еси у нас, Господи, таковаго воеводу князя Михайла Васильевича, но ты ныне сам заступай нас, якоже при Езекеи на Сенахирима, царя Невгицкаго!»[228] А инъ же отъ служащих его глаголя: «Не подобает убо таковому телеси ево в земли разсыпатися: вем бо его телесную чистоту, купно же и духовную».
Да что убо много глаголати: не вместят ушеса жалостнаго причитания плача их! И мнетися, яко сонъ видети или въ недоумение быти, якоже Петру апостолу, егда ангелъ изведе его ис темницы.[229]
Не токмо же Русские земли народом и всему миру плакати, но и иноземцемъ, и немецким людем, и самому свицкому воеводе Якову Пунтосову плачюще, и к русскому народу во слезах от жалости глаголет: «Уже, де, нашего кормильца и вашего доброхота, Русския земли столпа и забрала,[230] крепкаго воеводы не стало!» Прочии же от народа, — умолчим бо о сем немецкого воеводы его умильных и жалостных глаголаний, — и возопиша русский народ: «Воистинно бысть тако!» И понеже по Еуангелию глаголюще, «не вместити пишемых» плача их «книг».
222
225
226
228
229