ГЛАВА 2
Сжимая в руке дневник и паспорт, закинув на плечо маленькую турецкую расшитую сумку, в которой лежали все остальные мои пожитки, я сошел по трапу в новый мир, мощь которого сразу же поразила меня до глубины души. Я никогда не видел такого количества людей на таком маленьком пространстве. Меня окружали цвета, которых я раньше даже представить себе не мог. Вокруг были необычные запахи, необычные звуки. Посвсюду кипела беспрерывная деятельность. Я застыл с открытым ртом, пытаясь понять, куда мне идти. Вот бы нырнуть безрассудно в круговерть цветов!
Однако вместо этого мне пришлось медленно пробираться сквозь плотную толпу мужчин в белых тюрбанах, белых рубашках и штанах, мимо женщин, одетых в сари всех цветов и фасонов, ведущих под руки своих молодых застенчивых сестер или несущих на руках голопузых младенцев. Простояв в длинной очереди на паспортный, а затем таможенный контроль, я вырвался на улицу и был сразу окружен подозрительными личностями, одновременно кричащими: «Велорикша!», «Дешевый отель!», «Такси!», «Деньги, поменяю деньги!», «Гашиш!», «Гадаю по руке»», «Дешевые билеты!», «Лучший портной»», и, наконец, «Он исполнит любое ваше желание».
Я взглянул на карточку, которую протягивал мне обладатель последнего предложения. На ней был запечатлен неряшливый мужчина с короткой белой бородой, одетый в длинную белую рубашку.
— Баба, — сказал человек прежде, чем остальные претенденты на мое внимание оттолкнули его в сторону.
— Баба, — повторил я самому себе.
Мне понравилось, как звучит это слово. В нем было очарование примитивного ритма. Несмотря на то, что я не очень понимал, что оно значит, само его звучание отзывалось во мне. Похоже на французское «папа»[2], но мягче, глубже и в то же время сильнее. Я знал о Мехер Баба, чья обаятельная улыбка была запечетлена в песне «Don't Worry, Be Happy», видел изображения бородатого Мус-тан Баба на постерах, которые висели на стенах Хайт-Эшбури в середине шестидесятых, и читал о нестареющем Бабаджи в «Автобиографии йоги-на» Парамахансы Йогананды. Фотография, которая так и осталась у меня руке, пока казалась мне талисманом и знаком судьбы одновременно.
Я поменял последние двадцать долларов на рупии и, чтобы растянуть столь жалкую сумму, стал путешествовать автостопом, пешком и даже зайцем на поездах, откуда меня пару раз вышвыривали кондукторы. Я спал в храмах и ашрамах, на полу железнодорожных станций и ел все, что мне предлагали. Я посещал святые места, исторические памятники и города, забирался в горы и джунгли. Однако из всего увиденного больше всего меня удивляли обычные люди, их открытость, гостеприимство, любопытство и щедрость. Я начал любить эту землю и людей, которые здесь жили.
Я познал эйфорию полной свободы, ощущение неограниченных возможностей. Воображение превращало меня то в цыгана, то в арабского сарацина, то в махараджу. Довольно скоро я сменил тесные туфли на шлепанцы с загнутыми носами, брюки на полосатые широкие штаны, а рубашки на длинную сорочку «куртас», подол которой доставал до колена. Я стал завязывать свои длинные светлые волосы в пучок Время шло и мои одежные фантазии стали постепенно превращаться в реальность, я сменил шлепанцы на сандалии, а затем вовсе начал ходить босиком. Штаны уступили местному варианту саронга «лунгис», на голове появился легкий тюрбан для защиты от палящих лучей солнца, жара заставила меня снять сорочку, и я стал ходить с обнаженным торсом.
Индия стала воплощением мечты, сном наяву, убедительнейшим фильмом, рожденным душами людей. Это была хорошая мечта, наполнявшая меня счастьем узнавания. Все, что я здесь видел, отличалось от обычного образа жизни дома, но я знал, что здесь так все и должно быть. Именно это узнавание смягчало безумное разнообразие здешних красок, звуков и лиц.
Как только я приехал в Индию, я тут же признал ее, как с первого взгляда признают кровного родственника. Где-то глубоко внутри меня уже жили образы, соответствовавшие увиденному здесь. Позднее я понял, что они были рождены картинами, которые рисовали путешественники-европейцы, приезжавшие на Восток в девятнадцатом веке. Например, это куполообразное строение, — я уже видел его на картине художника Деламана. Это «дарга», усыпальница суфийского святого. Бродя по маленьким улочкам мусульманского квартала, я искал водоноса, зная, что никогда не выпью воды, которую он продает, иначе не избежать дизентерии. Но все же я хотел бы его повстречать.
2
Хайт-Эшбури — район города Сан-Франциско, ставший центром культуры хиппи в 60-х и 70-х годах (Прим. пер.)