Но никто не шел в сравнение с пресловутым Медведем. (Да, как же его фамилия? То ли Златев, то ли Сребров, то ли Сребренников? Впрочем, это не имеет значения, вероятнее всего, Сребров!) Он особенно выделялся среди прочих еще и тем, что любил шокировать публику своими манерами: с утра проходил по Александровской из конца в конец, расфранченный по последней моде (так обычно одевались снобы из среды врачей и адвокатов), а ближе к вечеру мог толкаться по торговым рядам — неопрятный, в лохмотьях, похожий на опустившегося сельского чорбаджию[9]. Он любил прогуливаться по еврейскому кварталу, там он расхаживал неторопливой, размеренной походкой, и люди, завидев его, спешили укрыться — подальше от беды, лучше не попадаться ему на глаза! Паника, которую он вызывал, похоже, возбуждала его, укрепляла в нем уверенность в неограниченной власти, данной ему от бога. Да и как было людям не шарахаться, если он мог убить наповал одним ударом своей лапы, а его изобретательность во время допросов с применением пыток была безграничной. Рассказывают, что он знал больше ста способов, с помощью которых вырывал ногти у допрашиваемых. А его методы удушения, оскопления, насилования! По справедливости такое чудовище следовало бы казнить не один, а много-много раз, и все по его методу — выдернув ногти, оскопив, удушив…
Аптекарша останавливается перед улочкой, ведущей к Общественной безопасности. Короткая, совершенно глухая улочка, домики по обе стороны утопают в зелени, так что над кронами деревьев возвышается лишь силуэт кинотеатра «Одеон» — в романтическом стиле, с башенками и балкончиками, с почерневшими от времени громоотводами. А вот и само здание Общественной безопасности. Фасад в стиле барокко уныло глядит на улицу, пыльные оконные стекла отливают желтизной. До недавнего времени у входа стоял часовой, тут можно было видеть всевозможные средства передвижения — «опели» для начальства, мотоциклы, автобусы с дверьми с обеих сторон для полицейских. Сейчас здесь пусто, безлюдно.
Стефка Манчева поднимается по каменной лестнице, она должна взглянуть на помещения, где допрашивали и мучили ее Елену. Но перед нею вырастает невысокий крепыш в поношенных форменных брюках и куртке. Он поддерживает висящий на плече автомат и смотрит на нее с удивлением:
— Вы куда?
— Тут допрашивали мою дочь.
Голос парня становится мягче:
— Нельзя сюда, пока не уберем архивы. — В его тоне появляется некая доверительность. Ему, очевидно, хочется поделиться с кем-нибудь своими мыслями. — Понимаете, вы ведь наш человек… Сейчас очень важно раскрыть все их тайны. Из бумаг все станет ясно: кто остался верен, кто был провокатором…
Она видит на камне следы крови.
— До последнего момента бесились?
— Нет, это кровь убитой собаки — я нашел ее здесь. Вы идете в управление?
— Возвращаюсь домой.
— Там, как видно, забыли про меня… Если не пришлют никого мне на смену, я просто подохну от скуки.
Аптекарша успокаивает парня и обещает:
— Я позвоню им.
Она уходит. А вокруг — на глазах меняющийся город, восторженная молодежь, повсеместно собирающаяся группами, более сдержанные беседы людей постарше, цветы, знамена в окнах… И совершенно непривычные приветствия, которыми обмениваются прохожие, знакомые и незнакомые:
— Смерть фашизму!
— Свобода народу!
У аптеки ее поджидает какой-то гимназист, совсем юный, с прыщами на пухлых щеках. У него едва пробился пушок на верхней губе, но держится юноша важно, стараясь, чтобы все видели кобуру, чуть выглядывающую у него из-под куртки.
— Вы будете товарищ Манчева?
— Я.
— Мне приказано передать вам… всем тем, у кого свои магазины, что все должно быть открыто. И чтоб обслуживалось население. В противном случае народная власть приступит к конфискации.
Гимназистик очень смешной: хорохорится, многозначительно похлопывает рукой по пряжке — начальство, а как же иначе!
— Через полчаса я проверю, открыто ли у вас.
Аптекарша, кивнув, заходит в свой дом; его сумрак и запахи лекарств окутывают ее. Сверху слышится хриплый голос мужа:
— Ты вернулась?
Ничто в доме не ускользает от его внимания, словно болезнь наделила старика какими-то антеннами, компенсируя его оторванность от мира.
— Сейчас, сейчас!.. — неопределенно говорит она, звонит по телефону и просит соединить ее с Областным управлением.