Джеймс сделал небольшую паузу, чтобы набрать воздуха, и тут заговорила мисс Форестер:
– По-моему, все это вздор.
– Вздор?! – ужаснулся Джеймс. – Да я практически дословно цитирую одного из ведущих знатоков игры!
Мисс Форестер раздраженно взмахнула теннисной ракеткой.
– Гольф, – сказала она, – скука смертная. Вот уж не могли выдумать игры глупее.
Когда рассказываешь историю, невольно осознаешь недостаток жанра, ведь слова – очень скудное выразительное средство для описания судьбоносных моментов. В этом неоспоримое превосходство художника над летописцем. Будь я художником, непременно изобразил бы, как Джеймс падает навзничь, а траекторию его полета отметил бы пунктирной дугой, не забыв пририсовать вокруг головы несколько звездочек, подчеркивающих глубину душевной травмы. Нет слов, что могли бы передать тот неподдельный всепоглощающий ужас, охвативший Джеймса, когда леденящие кровь слова мисс Форестер зазвенели в его ушах.
До сих пор Джеймсу не приходило в голову справиться о религиозных воззрениях мисс Форестер, так как он всегда полагал их здравыми. И вот она стоит перед ним и оскверняет волшебный летний день самым настоящим злокозненным богохульством. Нельзя сказать, что в этот миг любовь Джеймса превратилась в ненависть. Он не возненавидел Грейс. Отвращение, которое он испытал, было куда глубже ненависти. Чувство, возникшее в его душе, нельзя однозначно назвать ни брезгливостью, ни жалостью, хотя и того и другого в нем хватало с лихвой.
Наступила напряженная тишина. Весь мир словно замер в ожидании развязки. Затем, не произнеся ни слова, Джеймс Тодд развернулся и побрел восвояси.
Когда Джеймс вернулся на поле, Питер меланхолично ковырялся в бункере у двенадцатой лунки. Заслышав шаги, он вздрогнул и поднял голову. Поняв, что Джеймс пришел один, он нерешительно подошел к нему и спросил:
– Ну что? Тебя можно поздравить?
– Еще как! – ответил Джеймс, глубоко вздохнув. – С избавлением.
– Она тебе отказала?
– Не дал ей такой возможности. Скажи мне, дружище, случалось ли тебе послать мяч к бункеру перед седьмым грином, так чтобы он остановился на самом-самом краю и все-таки не упал?
– Не припоминаю.
– А мне как-то довелось. Бил второй удар легким айроном из прекрасного положения, хорошо так клюшку довел, вот разве что показалось чуть сильнее, чем нужно. И что же? Подхожу к бункеру и вижу мой мяч у самого края, причем на таком удобном пригорочке, что мне не составило труда отправить его на грин и закончить лунку шестым ударом. Я это к тому, что теперь, как и тогда, у меня такое чувство, будто некие невидимые высшие силы уберегли меня от страшного несчастья.
– Прекрасно тебя понимаю, – мрачно сказал Питер.
– Питер, представь себе, эта девчонка говорит, что гольф, мол, скука смертная. Дескать, глупее игры не могли выдумать. – Он сделал театральную паузу, чтобы слова возымели должный эффект, однако Питер лишь вымученно улыбнулся.
– Тебя это, кажется, ничуть не задевает, – насупился Джеймс.
– Задевает, но я не удивлен. Видишь ли, несколькими минутами раньше она сказала мне то же самое.
– Да ну?!
– Да, практически слово в слово. Я рассказывал ей, как сыграл лунку у озера двумя ударами, а она заявила, что, по ее мнению, гольф – игра для умственно отсталых детей, которые недостаточно физически развиты, чтобы строить башни из кубиков.
Питер и Джеймс поежились.
– Наверное, здесь что-то не так с наследственностью. Не было ли у нее в семье сумасшедших? – наконец произнес Джеймс.
– Пожалуй, – откликнулся Питер, – это многое объясняет.
– Повезло нам, что мы вовремя это выяснили.
– Еще как повезло!
– Больше так рисковать нельзя!
– Ни в коем случае!
– Думаю, нам нужно как следует заняться гольфом. Уж гольф-то оградит нас от беды.
– Ты прав. Мы должны играть не меньше четырех раундов в день.
– Весной, летом и осенью. А зимой благоразумнее всего будет тренироваться в каком-нибудь крытом зале.
– Да уж. Так безопаснее.
– Питер, дружище, – спохватился Джеймс, – давно хотел тебе сказать. Мне тут привезли книгу Сэнди Макбина. Тебе стоит ее почитать. Там столько всего полезного!
– Джеймс!
– Питер!
Друзья молча обменялись рукопожатием. Джеймс Тодд и Питер Уиллард вновь стали прежними.
Таким образом, – подвел итог старейшина, – мы возвращаемся к тому, с чего начали. А именно к любви, про которую, конечно, ничего определенно плохого не скажешь, и все же молодые гольфисты в этом деле должны быть крайне осмотрительны. Любовь может благотворно сказаться на игре, а может и нет. Однако если уж выясняется, что все-таки нет – то есть если девушка явно не готова понять и подбодрить любимого, когда тот долгими вечерами в мельчайших подробностях рассказывает ей о только что сыгранном раунде, демонстрируя хват, стойку и мах при помощи попавшейся под руку кочерги, – то мой вам совет: даже не думайте о такой девушке. Любовь испокон веков превозносят до небес в печати, однако есть нечто более высокое, нечто более благородное, чем любовь. Как сказал поэт[21]:
21
Переделка стихотворения Р. Киплинга «Обрученный». Стихотворение основано на реальных событиях, и эпиграфом к нему служит цитата из дела о нарушении брачного обязательства («Выбирай – я или сигары»). Герой стихотворения рассуждает, что лучше: жениться или сохранить привычку к курению. Строки, которые перефразирует П.Г. Вудхаус, у Р. Киплинга звучат так: