Разные эпохи способны ощутить разное, и у каждой эпохи есть нечто закрытое для ее восприятия. <…>
Те, кто не хотят искать, а режут купоны старых традиций, думают, что они представители старой школы.
Они ошибаются. Нельзя творить в уже найденных формах, так как творчество — изменение»[80]. История всех видов творческой деятельности человека знает множество подобных примеров, поэтому невозможно раздельно изучать историю идей, с одной стороны, и историю условий и форм интеллектуальной деятельности — с другой. «Таким образом, принципиальным становится учет взаимодействия, которое существует между движением идей и их отнюдь не абстрактной „средой обитания“, теми социальными, политическими, религиозными, культурными контекстами, в которых идеи порождаются, распространяются, извращаются, модифицируются, развиваются»[81]. Именно это обстоятельство обусловило выход интеллектуальной истории за свои прежние горизонты и традиционные пределы и привело к превращению истории творческой деятельности человека в самостоятельную историческую субдисциплину.
Можно предположить, что изучение исторических аспектов всех видов творческой деятельности человека, включая ее условия, формы и результаты, будет с трудом укладываться в прокрустово ложе традиционной монографии. Ныне монография пребывает в отсутствии любви и смерти. Президент Американской исторической ассоциации Роберт Дарнтон с тревогой был вынужден констатировать, что в 90-е годы «периодические издания вытесняют монографии из библиотек». Возникает резонный вопрос: «…А не исчезнет ли научная монография как жанр вообще и не лишатся ли историки своего хлеба насущного? …Первоклассные монографии, которые заслужили множество престижнейших наград, расходятся в мизерных количествах. Дарнтон проницательно видит и следствие такого положения: начинающему историку все труднее становится опубликовать свою первую книгу, а часто это является решающим для его дальнейшей академической карьеры и профессионального роста. Идя в ногу со временем, Дарнтон предлагает использовать систему Internet и публиковать электронные монографии»[82].
Процесс написания научной монографии может быть образно представлен как «рисование по клеточкам»: всё округло и плавно, нет ни шероховатостей, ни острых углов. Овал, изображенный с помощью циркуля и линейки, — вот наглядный зрительный образ полученного результата.
Кризис исторического знания, о котором так много говорят и пишут в наши дни, связан, прежде всего, с формой и логикой изложения полученных результатов. В этой связи уместно обратиться к опыту Фаусто Николини — крупнейшего представителя итальянской историографии XX века, друга и биографа великого неаполитанского философа и историка Бенедетто Кроче. И тот и другой обладали завидным умением «легко делать серьезные дела», которое было отличительной чертой неаполитанской культуры в целом. «Стиль Николини несколько напоминает стиль Кроче: они оба не любили пафоса и риторики, имея склонность к спокойному повествовательному и даже подчас разговорному стилю. Его работы — это всегда диалог. <…> Историк стремился максимально заинтересовать читателя; он вообще считал излишне строгий стиль типичным недостатком молодых авторов. <…> Увлеченность историка сюжетом обнаруживается практически в каждой публикации Николини. Он не стеснялся этого, считая вполне допустимым для историка быть захваченным страстями, описываемыми им в своих сочинениях. При этом Николини никогда не „помещал“ себя мысленно в описываемую эпоху, оставаясь очень заинтересованным, но все же посторонним наблюдателем. Его собственная идентичность во времени прослеживается во всех произведениях. Видна увлеченность, но это — увлеченность профессионала»[84].
Важнейшая цель, которая объективно стоит в наши дни перед сообществом исследователей интеллектуальной истории, заключается именно в том, чтобы дать опыт новой формы научного дискурса — формы, отчасти напоминающей «Героя нашего времени»: неоднозначность образа Печорина формируется в читательском восприятии за счет изменения авторской интонации в относительно самостоятельных главах романа, написанных с различных точек зрения и в различной стилистической манере (путевой очерк, философская повесть, приключенческая новелла, исповедь в форме дневника). Объект исследования станет рассматриваться под различным ракурсом, а логика исследования, направленного на приращение нового знания и обретения нового смысла, уже не будет плавно и последовательно, равномерно и прямолинейно скользить от введения к заключению. «Рисование по клеточкам», при котором четко очерчены контуры предмета и его границы, имеет несомненное достоинство с точки зрения дидактики и пропедевтики; однако при таком подходе нет места удивлению, без которого невозможны ни смена исследовательской парадигмы, ни движение науки вперед. В противовес этому в новом дискурсе мысль и интонация исследователя будут пульсировать: предполагается постоянный возврат к уже, казалось бы, рассмотренным вопросам, осуществляемый на новом витке спирали, в ином временном и пространственном масштабе, т. е. возвратно-поступательное движение мысли по пространству и времени, сопровождаемое изменением авторской интонации.
80
81
Сравни рассуждение Ролана Барта: «В общем, литература проходит сразу по двум ведомствам: по ведомству истории, в той мере, в какой литература является институцией; и по ведомству психологии, в той мере, в какой литература является творчеством. Следовательно, для изучения литературы требуются две дисциплины, различные и по объекту, и по методам изучения. В первом случае объектом будет литературная институция, а методом будет исторический метод в его самой современной форме; во втором же случае объектом будет литературное творчество, а методом — психологическое исследование» (
В то время, когда стояла изнурительная жара и любой разговор неизбежно сводился к обсуждению погоды, когда очередной премьер-министр получил отставку, а политологи спешно подсчитывали количество кабинетов, сменившихся в России за последние полтора года, когда господствовала всеобщая иллюзия, что интеллектуальные силы нации заняты исключительно бурными событиями, происходившими в середине лета 1999 года, — в это самое время из печати вышел первый выпуск альманаха «Диалог со временем», подготовленного Центром интеллектуальной истории Института всеобщей истории РАН. Итак, появление в России нового раздела исторической науки, изучающего исторические аспекты всех видов творческой деятельности человека, стало свершившимся фактом. Уже сейчас можно выделить следующие аспекты этой дисциплины: 1) богословский и религиоведческий; 2) военный; 3) гендерный; 4) географический; 5) демографический; 6) естественнонаучный; 7) идеологический; 8) историографический; 9) культурологический; 10) лингвистический; 11) науковедческий; 12) педагогический; 13) политологический; 14) правовой; 15) психологический; 16) социологический; 17) философский; 18) формально-логический; 19) экономический; 20) эстетический; 21) этический. Разумеется, что предлагаемая систематизация носит описательный характер: она не претендует на исчерпывающую полноту, лишена содержательной характеристики каждого из выделенных выше аспектов и абстрагируется как от выявления связей и взаимодействий между ними, так и от любых попыток дифференцировать эти аспекты по степени их сравнительной важности. Это еще предстоит сделать.
Нуждается в теоретическом осмыслении и история заблуждений, равно как и история утрат. «Между тем имело бы смысл создать историю различных видов удовольствия, отринутых, отвергнутых обществом (получилась бы мрачная, трагическая история человеческой глупости): существует обскурантизм, объектом которого является удовольствие» (
82
83
84