В-третьих, следует изучить те изменения, которые претерпела в пространстве и времени социально-ролевая функция самого историка.
Эта функция требует более детального рассмотрения. Со времен появления «Апологии истории» Марка Блока считается, что историк либо судит прошлое, либо понимает его. И хотя в наши дни историк уже не претендует на то, чтобы олицетворять собой суд потомства в последней инстанции, исследователи продолжают выносить обвинительные и оправдательные приговоры. За стремлением понять прошлое по-прежнему скрывается желание осудить или оправдать. Слова Марка Блока, написанные в 1941 году и посмертно опубликованные в 1949-м, не потеряли своей актуальности и воспринимаются как злободневная реплика нашего современника на книжную продукцию последних полутора десятилетий. Судите сами.
«И вот историк с давних пор слывет неким судьей подземного царства, обязанным восхвалять или клеймить позором погибших героев. Надо полагать, такая миссия отвечает прочно укоренившемуся предрассудку. <…> Нет ничего более изменчивого по своей природе, чем подобные приговоры, подверженные всем колебаниям коллективного сознания или личной прихоти. И история, слишком часто отдавая предпочтение наградному списку перед лабораторной тетрадью, приобрела облик самой неточной из всех наук — бездоказательные обвинения мгновенно сменяются бессмысленными реабилитациями. <…> К несчастью, привычка судить в конце концов отбивает охоту объяснять. Когда отблески страстей прошлого смешиваются с пристрастиями настоящего, реальная человеческая жизнь превращается в черно-белую картину. <…> При условии, что история откажется от замашек карающего архангела, она сумеет нам помочь излечиться от этого изъяна. Ведь история — это обширный и разнообразный опыт человечества, встреча людей в веках. Неоценимы выгоды для жизни и для науки, если встреча эта будет братской»[97].
Однако эти редкие братские встречи с их диалогами, направленными на понимание прошлого, вновь и вновь сменяются нескончаемыми судебными заседаниями. Обвинительный приговор сменятся исторической реабилитацией, поношение — апологетикой. Затем все вновь повторяется, но уже в обратном порядке… Это — не только метафора, ибо в наши дни реальные суды пересматривают и отменяют, полностью или частично, давние судебные приговоры, вынесенные в иной стране и в иное время. Правовая реабилитация идет рука об руку с исторической.
«Судить или понимать?» Стремление свести суть исторического анализа к этой простейшей дилемме имеет несомненный плюс. Только такое абсолютное противопоставление позволяет зафиксировать наличие диаметрально противоположных и предельно допустимых социальных ролей историка, желающего оставаться в рамках научного сообщества. Минус такого подхода состоит в том, что он не учитывает как вольное или невольное совмещение этих ролей одним и тем же исследователем, так и все то многообразие социальных ролей, которые реально играет историк и которые до конца еще не осмыслены. Не претендуя на исчерпывающую полноту моего перечня, я попытаюсь их перечислить:
1) детектив, стремящийся раскрыть преступление или разгадать тайну;
2) суровый прокурор, требующий обвинительного приговора;
3) адвокат, настаивающий на оправдательном приговоре;
4) справедливый или, наоборот, пристрастный судья[98];
5) палач, ставящий клеймо раскаленным железом[99];
6) бесстрастный летописец[100];
7) наглый репортер, жаждущий любой сенсации;
8) жрец в храме Мнемозины, хранящий эталон исторической памяти.
Все эти роли обречен играть исследователь, притязающий на то, что он будет судить прошлое в своей книге. Если же исследователь намерен вести диалог с минувшим, то он при изложении результатов своих архивных и библиотечных штудий чаще всего берет на себя иную роль. Он
1) вопрошающий собеседник, нередко умышленно провоцирующий былое на то, чтобы оно проговорилось;
2) кукловод, из-за ширмы управляющий марионетками при помощи нитей своего повествования.
К сожалению, историку приходится играть и иные роли, исполнение которых, на мой взгляд, лишь компрометирует самого исполнителя и то сообщество, к которому он принадлежит. Это роли а) мародера; б) льстеца; в) фальсификатора. От этих ролей следует отличать вполне пристойные роли пародиста и мистификатора. Однако следует помнить, что талантливое исполнение этих и некоторых других ролей фактически выводит исполнителя за границы науки и ставит историка вне рамок научного сообщества, приобщая его к сообществу беллетристов. «Тынянову было трудно не открывать новое, а доказывать очевидное — поэтому он и перешел от науки к литературе. Его критические статьи недооценены, а он был лучшим критиком, чем литературоведом: его жанр — эссе, бессильный в русской традиции. А 30-е гг. требовали больших жанров: видимо, Тынянову легче было примениться к ним в беллетристике, чем в науке»[101].
98
Пушкинский Пимен «Спокойно зрит на правых и виновных, / Добру и злу внимая равнодушно, / Не ведая ни жалости, ни гнева» (
99
«Его лоб следует заклеймить раскаленным железом историка» (
100
«В часы, / Свободные от подвигов духовных, / Описывай, не мудрствуя лукаво, / Все то, чему свидетель в жизни будешь…» (