Стихийное бедствие в странах Юго Восточной Азии, вызванное сильнейшим землетрясением и смертоносной океанской волной, было действительно ошеломительным. Многими оно было справедливо охарактеризовано как библейский катаклизм, впрочем, всего лишь из‑за своего размера, а вовсе не из за того, что оно было осмыслено согласно духу и букве Писания.
Многие аналитики и журналисты из числа атеистической интеллигенции поспешили поиронизировать над верующими и благочестивыми людьми, прежде чем кто‑либо из них дерзнул увидеть в случившемся сверхъестественный, или, лучше сказать, духовный смысл и объяснить причину происшедшего Божественным вмешательством.
Опираясь, конечно же, на силу своего «позитивного» и «рационалистического» мышления и автаркию, свою самодостаточность (что уже само по себе обнаруживает отсутствие всякой мудрости, ибо умный человек знает пределы своих ограниченных возможностей), они призывают верующих «признать, что их Бог не в силах дать удовлетворительный ответ в то время, когда страдают и гибнут невинные дети»[3].
Действительно, если бы мы согласились с таким богословски беспочвенным толкованием случившейся катастрофы, то избежали бы сарказма безбожников и язвительной иронии Мери Ридл, с гордостью заявляющей о том, что она атеистка.
Ведь в обстановке полного отсутствия каких‑либо духовных критериев, созданной повязанной меж собой верхушкой массмедиа, по «странной случайности», способствующей распространению такого климата повсеместно, верующие предпочитают отмалчиваться или же просто не решаются прямо сказать веское церковное слово, опасаясь сарказма и освистывания со стороны безбожного сообщества.
И поэтому мы было порадовались, когда в начале статьи одного журналиста прочитали о том, что «небывалое бедствие, постигшее Восток, хотя и имеет реальный трагический характер, однако не лишено и чего‑то сверхъестественного»[4].
Впрочем, наша первоначальная радость поубавилась, когда далее мы увидели, что Вавилонское столпотворение рассматривается автором как имеющее всего лишь «мифологический характер и аллегорическое толкование», а слова гнев Господень вообще заключены в кавычки как нечто нереальное и просто именуемое «гневом Божиим».
Таким образом, из категории сверхъестественного случившееся переходит в разряд вполне естественного, поскольку далее центром анализа становится ответственность людей за экологическую катастрофу, приводящую человека к «противостоянию с природой, с матерью–землёй, которая в свою очередь мстит ему»[5].
Мы, клирики и богословы, по своей миссии и призванию, бесспорно, должны были высказать пророческое и церковное слово, богословски и духовно ответив на мучительные вопросы о том, как могут соотноситься промысл Божий и Его любовь — со смертью тысяч людей.
И в первую очередь это следовало бы сделать епископам, архиепископам, митрополитам и патриархам, претендующим (причём совершенно обоснованно) на полноту и авторитет своей пастырской и учительной власти, разумеется, в том только случае, если они, вследствие освобождения от страстей, становятся вместилищем Божией благодати.
Но как это не горестно признавать, слово сие, в устах тех, кто его выражал, не было духовным, а было самым что ни на есть человеческим и мирским. Оно, это слово, не просто не смогло, но даже не попыталось проникнуть в смысл происшедшего, обнаружить его связь с трансцендентной, надмирной божественной реальностью, установить действующую и действенную силу вне этого мира.
Сила эта превосходит и ниспровергает всякую логику, всю премудрость мудрых и разумных, спасая мир юродством проповеди — таинством креста и смерти[6], с точки зрения мира, нелепым, трагичным, пагубным, неправедным и напрасным, а по Божьему — благодетельным, правым и спасительным.
Эту перевернутую картину юродства Евангелия, посрамившего премудрость мира, ярко передаёт название данной статьи — «Благотворное и очистительное цунами».
Действительно, на первый взгляд оно может показаться абсурдным и безумным. И всё же, руководствуясь богодухновенным Священным Писанием и основываясь на опытном знании и учении святых отцов, мы постараемся, насколько это будет возможно, лаконично обосновать оправданность такого наименования данной работы.
Впрочем, не тешим себя напрасной надеждой, что сможем в чём‑то убедить неверующих, рационалистов и тех, кто, удобно устроившись, услаждаясь и блаженствуя в земной жизни, не подозревает обо всём том, что находится вне этого мира и что будет после смерти, или даже не желает об этом знать; а также всех, кто думает, что может вместить океан божественной мудрости в своей небольшой черепной коробке; либо же тех, кто предаётся постыдным страстям и плотским извращениям, унижающим и порочащим человеческое естество, и кому претит сама мысль о вероятности существования Бога, наблюдающего свыше и с воспитательной целью вмешивающегося в жизнь Своего творения.
3
6
«Слово бо крестное погибающым убо юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть. Писано бо есть: погублю премудрость премудрых, и разум разумных отвергу. Где премудр? где книжник? где совопросник века сего? Не обуи ли Бог премудрость мира сего? Понеже бо в премудрости Божией не разуме мир премудростию Бога, благоизволил Бог буйством проповеди спасти верующих. Понеже и иудее знамения просят, и еллини премудрости ищут: мы же проповедуем Христа распята, иудеем убо соблазн, еллином же безумие, самем же званным иудеем же и еллином Христа, Божию силу и Божию премудрость: зане буее Божие премудрее человек есть, и немощное Божие крепчае человек есть» (1 Кор. 1, 18–25).