Такія слова относительно «острожныхъ» пѣсенъ находимъ мы въ цѣнномъ трудѣ С. В. Максимова, «Сибирь и каторга» (С.-Петербургъ. 1871. I. 371–372. Прибавленія. 1. Тюремныя пѣсни. =Изд. 3-е. СПб. 1900, 139–140).
Тюремныхъ, собственно острожныхъ пѣсенъ скопилось такъ много, что можно было бы изъ нихъ составить цѣлые сборники. Въ Россіи эти произведенія народнаго творчества являются полнѣе и законченнѣе, а въ Сибири случается; что одно цѣльное произведеніе дробится на части и каждая часть является самостоятельною, но при этомъ замаскирована до того, что какъ будто сама по себѣ представляетъ самобытное цѣлое. Бываетъ и такъ, что мотивы одной перенесены въ другую, отчего кажется иногда, что извѣстная пѣсня ещо не приняла округленной и законченной формы, а все ещо складывается, ищетъ подходящихъ образовъ, вполнѣ удовлетворительныхъ. Нѣкоторыя пѣсни людская забывчивость урѣзала и обезличила до того, что онѣ кажутся и бѣдными по содержанію и несовершенными по формѣ. Но въ Сибири уцѣлѣли и такія, которыя или забыты въ Россіи, или ушли въ составъ другихъ пѣсенъ, и наоборотъ.
Тюремныя пѣсни дѣлятся на старинныя и новѣйшія. Старинныя почти уже совершенно исчезли, настойчиво вытѣсняясь дѣланными, искуственными. Перевѣсъ борьбы и побѣды — на сторонѣ послѣднихъ.
«Чѣмъ пѣсня старше, древнѣе, тѣмъ она свѣжѣе и образнѣе; чѣмъ ближе къ намъ ея происхожденіе, тѣмъ содержаніе ея скуднѣе и форма не представляетъ возможности желать худшей. Лучшія тюремныя пѣсни выходятъ изъ цикла пѣсенъ разбойничьихъ. Сродство и соотношеніе съ ними на столько же сильно и неразрывно, насколько и самая судьба пѣсеннаго героя тѣсно связана съ „каменной тюрьмой — съ наказаньецомъ“».
«Насколько древни похожденія удалыхъ добрыхъ молодцевъ повольниковъ, ушкуйниковъ, воровъ-разбойничковъ, настолько же стародавни и складныя сказанія объ ихъ похожденіяхъ, которыя, въ свою очередь, отзываются такою же стариною, какъ и первоначальная исторія славной Волги, добытой руками этихъ гулящихъ людей и ими же воспѣтой и прославленной. Жизнь широкая и вольная, преисполненная всякаго рода борьбы и безчисленныхъ тревогъ, вызвала народное творчество въ томъ поэтическомъ родѣ, подобнаго которому нѣтъ уже ни у одного изъ другихъ племенъ, населяющихъ землю»[3].
«Отдѣлъ разбойничьихъ пѣсенъ про удалую жизнь и преслѣдованія — одинъ изъ самыхъ поэтическихъ и свѣжихъ. Тамъ, гдѣ кончаются вольныя похожденія и запѣваетъ пѣсня о неволѣ и возмездіи за удалые, но незаконные походы, начинается отдѣлъ пѣсенъ, принятыхъ въ тюрьмахъ, въ нихъ взлелѣянныхъ, украшенныхъ и облюбованныхъ, — словомъ, отдѣлъ пѣсенъ, принятыхъ въ тюрьмахъ. Оттого онѣ и стали таковыми, что въ тюрьмѣ кончаются послѣдніе вздохи героевъ и сидятъ подпѣвалы и запѣвалы, рядовые пѣсенники-хористы и сами голосистые составители или авторы пѣсенъ»[4].
Вотъ нѣсколько старинныхъ острожныхъ пѣсенъ[5].
3
Это утвержденіе я позволяю себѣ считать нѣсколько рискованнымъ; для него нѣтъ въ нашемъ распоряженіи достаточныхъ данныхъ. Б.
5
Эти пѣсни (за исключеніемъ VI, VII и IX) имѣются тоже въ сочиненіи С. В. Максимова «Сибирь и каторга». Такъ «Милосердная» по 1-му изд. I. 29 = по 3-му стр. 3; «Острожныя» №№ 1–5 по 1-му изд. I. 385–389=по 3-му изд. 144–146, № 8 по 1-му изд. I. 391–392=по 3-му изд. 146, №№ 10–17 по 1-му изд. I. 392–396, 398–401=по 3-му изд. 146–149. В. Ф. Трахтенбергъ приводитъ только тѣ пѣсни, которыя ему самому удалось слышать изъ устъ острожниковъ и заключенныхъ. Поэтому нѣкоторыя пѣсни напечатаны здѣсь съ незначительными измѣненіями противъ текста, сообщаемаго Максимовымъ.