С у а н ц а. Победы нашего оружия; и сегодня мы ее празднуем.
Ф е л и п е. И это все?.. Молчите? Хорошо, я спрошу еще. Мы создали над этой страной алтарь? Над нами летают ангелы? А что, если чудовище сожрало нас и мы пребываем в его чреве? Вы беспрестанно говорите о том, как вокруг смердит…
С у а н ц а. Не понимаю.
Балтазар, который до сих пор играл краем мантильи Каэтаны, порывисто выпрямляется.
Б а л т а з а р. Не верь ему. Он все прекрасно понимает!
С у а н ц а. Мне очень жаль, но я вынужден заявить: с любой точки зрения — государственной, теологической или еще какой — совершенно неуместно из-за небрежности мадридской администрации, разумеется заслуживающей сожаления и осуждения, а также из-за нехватки в казне шестидесяти тысяч призывать демонов.
Ф е л и п е. Адъютант Ривера!
Коренастый, с которым мы познакомились в сцене с Балтазаром, приближается к Фелипе.
К о р е н а с т ы й. Генерал!..
Фелипе хватает его за камзол и притягивает к себе.
Ф е л и п е. Что будет, если я наступлю тебе на ногу?
К о р е н а с т ы й. Ничего…
Ф е л и п е. Хо-хо-хо! Тогда я это сделаю!
К о р е н а с т ы й. Нет!
Ф е л и п е. Я должен поберечь твою честь? Или тебе все-таки будет больно?
К о р е н а с т ы й. Не стоит об этом говорить!
Ф е л и п е. Именно стоит! Разумеется, тебе будет больно! Не смей лгать! Разве я тебе приказал?! Но ты скажешь падре Суанца, почему тебе будет больно? Не скажешь? Тогда это сделаю я! Потому что у тебя нет пальцев. Ты отморозил их на перевале Чунчо. Потом их оторвали тебе кузнечными клещами, а чтобы не было гангрены, залили горячим маслом. Вот как было дело! А лицо у тебя красное потому, что мы десять дней и десять ночей гнались за индейцами по болотам, где невозможно отличить день от ночи. А если вытряхнуть тебя из этого черного камзола, можно увидеть настоящую карту из рубцов и шрамов, и это есть подлинная история нашей конкисты. Разве не так? Так! Падре Суанца этого не знает. Может быть, падре Суанца думает, что победа — шелест знамен и Te Deum[4]… Ты знаешь, что это такое, Ривера! Ты еще не забыл этого, не так ли? Скажи!
К о р е н а с т ы й. Многое позабылось…
Ф е л и п е. Неправда! Когда меня сбросили с коня?
К о р е н а с т ы й. Седьмого мая.
Ф е л и п е. Кто меня спас?
К о р е н а с т ы й. Я.
Ф е л и п е. Как?
К о р е н а с т ы й. Свалил его сзади.
Ф е л и п е. Индейца!.. Он был большой и тяжелый. И кинулся на тебя. И ты сопел, как боров. А что ты с ним сделал сначала? Покажи!
Словно под гипнозом, Коренастый сгорбился, свел руки в клещи, стиснул пальцы.
Ты выдавил ему глаза! Верно! И при этом говорил… ну, повтори!
К о р е н а с т ы й. Не помню…
Ф е л и п е. Ты говорил: «Иисусе, помоги!» А что еще?
К о р е н а с т ы й. «Ты должен, Иисусе, должен!»
Ф е л и п е. Точно! Мы всегда говорили: «Ты должен, Иисусе!» И он слушался. Это грех, Суанца?
С у а н ц а. Грех, экселенца!
Ф е л и п е (продолжает, как будто ничего не спрашивал). В тот вечер мы сидели возле костров и били вшей — щелк, щелк! — повернувшись спиной к темноте, а я думал: вы мои святые, божьи святые, мои ангелы, божьи ангелы! Никто не может противостоять нам, потому что у нас истинная вера. Мы покорим этот мир, словно женщину. Мы пойдем до конца. А Христос, шествуя за нами, краем своего белого облачения оботрет кровь… Ривера, скажи, мы тогда запаршивели?
К о р е н а с т ы й. За год я трижды менял кожу.
Ф е л и п е. Мы голодали?
Коренастый только усмехается. Лица его соратников, стоящих в глубине сцены, абсолютно неподвижны.
Мы бредили от усталости?
К о р е н а с т ы й. Часто.
Ф е л и п е. Сколько ты мог проскакать верхом? Самое большее?
К о р е н а с т ы й. Тридцать шесть часов.
Ф е л и п е. Так и было. Ты даже нужду справлял с седла… Наши раны смердели на солнце?
К о р е н а с т ы й. Ветер уносил смрад. Здесь всегда дует ветер.
Ф е л и п е. Нас обжигал мороз?
К о р е н а с т ы й. Да, на перевале нам досталось…
Ф е л и п е. А мы когда-нибудь усомнились в своей правоте или в том, что имеем право на помощь оттуда, сверху?
К о р е н а с т ы й. Нет.
Ф е л и п е. В том, что всего достигнем?..
К о р е н а с т ы й. Нет!
Ф е л и п е. В будущем?
К о р е н а с т ы й. Никогда!
Б а л т а з а р.