Здесь Фелипе разражается рыданиями; безрезультатно пытаясь скрыть их от окружающих, он прячет лицо в ладонях.
М а р г е р и т а (отшвыривает стул с криком). Перестань выть!
К а э т а н а. Ой-ой-ой! Я вовсе не собиралась вас расстраивать!
М а р г е р и т а. Не вой! Замолчи!
К а э т а н а (безжалостно продолжает). Послушайся ее, дядя! Пойми, я не хотела твоих слез! Ведь у нее тоже были близкие, правда? Где они сейчас? Сколько их было?
М а р г е р и т а. Скрипи зубами, как прежде!
К а э т а н а. Жена должна принадлежать только своему мужу, и никому больше, дядя!
М а р г е р и т а. Я ничего не требую от тебя, но своего мертвеца ты на меня не взвалишь!
К а э т а н а. Ты затащил ее в постель, рассказал ей все «de civitate Dei»[15] и массу историй об Испании, может быть, даже объяснил ей некоторые места из книги «Catholicum opus imperiale regiminis mundi». Великое достижение! А какому прекрасному испанскому языку ты ее обучил! И что же теперь?..
М а р г е р и т а. Молчи, если ты мужчина, молчи! Все это неправда!
К а э т а н а. Что неправда, госпожа Маргерита? Горячие ночи и холодные мысли?.. Блестящее будущее?..
М а р г е р и т а. Этого человека я не знаю. Все неправда! Все переменилось. Никакой империи нет. Ничего нет!
К а э т а н а. На плантации приходят негры, индейцы уходят в горы. Ох, как все перепуталось в этом мире, не так ли?!
М а р г е р и т а. Везде так, я знаю… Пусть будет так, как есть, только молчи, человече, молчи! Не вой!
Фелипе отрывает ладони от лица. Невидящими глазами смотрит на женщин — бессильный, ничего не понимающий старец.
С у а н ц а (сохраняя ледяное спокойствие, даже пытается усмехнуться). Мне кажется, донья Маргерита, вы бы могли предложить донье Каэтане стакан вина…
К а э т а н а. Ох, спасибо за внимание! Но сейчас мне не хочется! Благодарю!
С у а н ц а. Сегодня мы сказали очень много, однако каждый новый день приносит новые мысли или — по крайней мере — меняет старые.
К а э т а н а. А изменения существенные?..
С у а н ц а. Несущественные, но обычно людям этого хватает.
Пауза. Слышны шаги. Быстро входят П е д р о и П а б л о. Смотрят на присутствующих, подыскивая слова.
В чем дело?
П е д р о. Случилось…
С у а н ц а. Ну?!
П а б л о. Привезли дона Балтазара…
С у а н ц а. Он мертв?..
П а б л о. Мертв!
С у а н ц а. Заколот?..
П е д р о. Повешен!
С у а н ц а. Кто его привез?
П а б л о. Бывший секретарь его сиятельства.
С у а н ц а. С сопровождающими?
П а б л о. Всего двое слуг…
С у а н ц а. Где они?
П е д р о. Остановились за хлевами, возле хижин индейцев…
П а б л о. Не захотели идти в дом.
П е д р о. Он лежит на попоне. Я осветил факелом его лицо. У него выросла длинная борода.
С у а н ц а. Что они сказали?
П е д р о. «Отдайте это», — сказали они.
П а б л о. «По милости герцога де Сантандера мы передаем вам труп…»
П е д р о. Лошадям задали корм на конюшне.
П а б л о. Они прискакали из Маританы. Путь немалый.
Глубокая пауза. Фелипе обвис на подлокотниках кресла. Глаза закрыты. Женщины стоят возле стола.
С у а н ц а. Повесили испанского дворянина: дурной знак для страны. Подождите, пожалуйста!
М а р г е р и т а (резко возражает ему). Нет! Я сделаю все, что надо!
П е д р о. Индейцы взяли труп.
С у а н ц а. Что вы собираетесь делать, донья Маргерита?
М а р г е р и т а. «Покойника — женщинам!» — говорили раньше в этих краях. (Показывает на неподвижного Фелипе.) Оставайтесь с ним!
К а э т а н а. Мужчины делают детей и мертвецов, а мы обмываем и тех и других. (Стоит совсем рядом с Маргеритой. Создается впечатление, что она хочет до нее дотронуться. Долгий, испытующий взгляд.)
Маргерита едва заметно кивает. О б е уходят. П е д р о и П а б л о за ними. Суанца подходит к Фелипе.
С у а н ц а. Мы знали, что это случится…
Его слова остаются без ответа. Во дворце поднимается шум: хлопанье дверей, отдельные выкрики. Все еще воет пес.