В е т р и н. Милан не убивал никого на котловане. Правильнее будет сказать, я об этом не знаю. Поэтому никогда не упрекайте меня: «Выходит, ты меня понапрасну мучил?» Ненависти, как вы сами только что сказали, было предостаточно для одной жизни.
Долгая пауза. Звуки шагов.
О т е ц. Советую тебе быть более последовательным — ты со мной то на «вы», то на «ты».
Входит З о ф и я с папкой и передает ее Отцу.
(Протягивает папку Ветрину.) Взгляни!
В е т р и н (открывает папку и достает бумаги — яркие детские рисунки). Что это?
О т е ц. Рисунки моих детей Я их собирал. Когда были маленькими, все трое любили рисовать.
Ветрин, посмеиваясь, раскладывает рисунки по стульям, словно на выставке. Отец снова будто не в своем уме. После его разговора с Ветриным кажется, что он разыгрывает сумасшествие.
Это рисунок Миры — «Пожар в замке волшебницы Чиримбары». Она видела, как горел стог сена, и все запомнила. Однако даже в зимних пейзажах упорно выбирала теплые цвета спектра, которые говорят о вялом и импульсивном темпераменте. Это Зофия — «Юла́ в саду». Только посмотри — тысяча цветов, лиловые и желтые, забор, а посередине маленькая девочка с игрушкой.
Возвращаются М и р а и Н а д а. В руках у Нады пальто. У Миры две дорожные сумки, одна из них — Ветрина, он забыл ее во время своего первого приезда. У Зофии внезапно появляется на лице ликование.
(Неторопливо.) Когда я был маленький, нам разрезали бумажные пакеты, потому что бумага для рисования была очень дорогой. Бумага фирмы «Шелезамир» или «Атлантик», которая требовалась в старших классах для рисования, прожигала порядочные дыры в семейном кармане. А вот рисунок Милана — «Кошка с собакой на море». Море серое, но животные очень яркие — собака зеленая, а кошка красная. Как-то вечером мать читала им рассказ Вальявца[21] «Пастушок»…
З о ф и я (неожиданно декламирует стихотворение из этого рассказа).
О т е ц (поворачиваясь к Наде). Нада, все устроится так, как тебе хочется. Я и сам вижу, так лучше тебе и нам. Хватит! Никаких объяснений! Ты пойдешь с ним, по моим расчетам, в феврале звезды Водолея будут тебе сопутствовать. Мы будем очень рады, если когда-нибудь увидим ребенка. Посмотри здесь, выбери себе что-нибудь на память!
Н а д а (смущена). Ох, право, не знаю… Не стоит… Ну, может быть, эту скатерть… Просто так…
Отец снимает со стола скатерть, подарок Левца.
Мне кажется, я его любила, как это принято говорить… Я так любила его… А здесь везде его вещи, они напоминают… Только он был другим… Не обижайтесь… Временами он видится мне вмерзшим в лед… Сквозь прозрачную толщу я вижу его лицо, улыбающееся из бездны…
О т е ц. Хватит!
Н а д а (подходит к Мире). Что тебе оставить на память?
М и р а. Тот стишок из коммуны.
Нада достает из кармана бумажку со стихотворением, они обнимаются. Мира растрогана. Опускается на стул. Нада подходит к Зофии. Коснувшись кончиками пальцев, обмениваются холодным долгим взглядом. Сдержанно прощаются.
В е т р и н (уже в пальто). Где же могут быть формулы, если их не оказалось в папке?
О т е ц. В огне, сынок! Эти детские рисунки поважнее! Зофия, ты проводишь их до машины? Я время от времени заводил ее, думаю, все будет в порядке. Пора!
З о ф и я, Н а д а и В е т р и н уходят.
З о ф и я (на ходу, Ветрину). Вы эту сумку оставили у нас летом. Заберите ее! Мы никогда не путешествуем — и не знаем, что с ней делать.
В е т р и н. Спасибо, Зофи! А ты путешествуй!
З о ф и я. Не буду!
Уходят. Мира всхлипывает. Слышно, как пытаются завести промерзшую машину.
О т е ц (подходит к Мире и крепко обнимает ее. Долго остается в этой позе, бормоча себе под нос). Никогда не плачь, как те женщины, что из-за колоколов убивались. Треснувший колокол ни на что не годится! Мира, в наше время родители детям поперек дороги стоят! По-другому и быть не может, и я это предчувствовал. Мы ничему не научились. Вечерняя школа. Слишком поздно. Ошибка! В наше время родители детям поперек дороги стоят!