— Простите? — переспрашивает Кроули.
— Я сказал, что хочу получить свои деньги.
Очень спокойно и уравновешенно. Вежливо.
Кроули одаряет Тони улыбкой, светящейся внутренним спокойствием и чистотой, обреченно качает головой. Мне хочется крикнуть ему: «Нет, нет! Отдайте ему деньги».
Но я понимаю, что это уже не поможет.
— Сожалею, что я огорчил вас, мистер… мистер…
— Диамонте. Энтони Диамонте.
Тони громко вдыхает через нос, делая последнюю, неудачную попытку прочистить заложенные ноздри. Он уже завелся не на шутку.
— Мистер Диамонте. Мне жаль, если я разозлил или разочаровал вас. Я вовсе не к этому стремился. Все испытывают злобу. В мире есть множество вещей, способных нас разозлить. Хотя, что такое злоба? Это всего лишь страх.
Кристофер Кроули поднимает загорелую руку и широким жестом приглашает Тони.
— Не хотите ли выйти на сцену? Посидите со мной немного. В конце концов, мы здесь собрались не только ради меня. Давайте поговорим.
Он снова делает знак рукой, как посетитель, подзывающий официантку. Тони пробирается мимо Вероники к проходу. Он в дупель пьяный. Тут же раздаются аплодисменты. Вероника что-то шипит и беспомощно оглядывается по сторонам. Я начинаю волноваться и хватаю Тони за пиджак, когда он проходит мимо меня.
— Тони. Перестань. Я дам тебе пятерку.
— Дело не в этом, Фрэнсис. Вероника, извини. Кстати, ты не прихватила свои инструменты? Тут клиент для тебя может образоваться.
И он начинает двигаться по проходу. Когда Тони подходит к сцене, Кроули поднимается и протягивает ему руку, они обмениваются коротким рукопожатием. Зал разражается овацией. В грохоте аплодисментов я различаю знакомый голос:
— Так вы вернете мне мою пятерку или нет?
Кроули печально качает головой, грустно улыбаясь. Потом садится на пол, скрещивает ноги и обращается к аудитории:
— Однажды к старому учителю Чуан Цзы[30], у которого только что умерла жена, пришел ученик. Каково же было его удивление, когда он увидел, как тот поет, отстукивая ритм по котелку. Он ожидал застать учителя в скорби, в траурных белых одеждах, а потому не мог не спросить, чем вызвано такое неподобающее поведение. Мало того, что на лице учителя не видно слез, пролитых над телом бедной женщины, так он еще поет и веселится. Разве это не кощунство по отношению к умершей? «Нет», — ответил мудрец и после недолгой паузы пояснил: да, его жена умерла, и он ощутил всю тяжесть утраты. Но сейчас ее уже нет, она перешла в другой мир, как времена года, сменяющие друг друга: осень следует за летом, весна за зимой. Продолжая плакать и убиваться, он лишь показал бы, что ему неизвестны законы природы.
История явно озадачила Тони.
— И что все это значит?
Кроули немного огорчен, но терпеливо объясняет:
— Это имеет лишь то значение, которое вы привнесете.
Тони изгибает бровь, изображая искреннее изумление.
— А какое значение вы в это привносите?
Кроули глубоко вздыхает, как будто он противостоит всему человеческому невежеству и упрямству перед лицом очевидной истины, но по-прежнему мягко говорит:
— А что в этом мире, в конце концов, имеет значение?
Тони задумчиво кивает, словно пораженный глубиной и силой мысли.
— Мысль интересная, — признает он, шмыгая носом и утирая сопли. — Но я-то пытаюсь понять, какое отношение это имеет к моей пятерке?
На лице Кроули появляется улыбка.
— Это означает, что вашей пятифунтовой купюры больше нет — символ лишился своей власти.
Тони снова кивает, на сей раз энергичнее, как будто, наконец постиг глубокий философский парадокс.
— Это означает, забудьте о своей пятерке, расстаньтесь с ней. Двигайтесь дальше. В самом деле, что вы потеряли? — жизнерадостно вещает Кроули. — Всего лишь символ. Вам осталось только распрощаться с вашей привязанностью к нему. Вы понимаете?
Тони перестает кивать и спокойно произносит:
— Да, я понял. Спасибо.
Волна пробегает по аудитории. Кроули склоняет голову, медленно закрывая глаза, осознавая происходящее.
— Но, мистер Кроули…
— Крис.
— Крис. Я хотел вас спросить. Вы-то сами понимаете?
Я издаю стон, теперь мне абсолютно ясно, что произойдет. Тони надвигается на Кроули. Тот по-прежнему безмятежно улыбается.
— Понимаю что, Тони?
— Понимаешь ли ты, Крис, что ты покойник, ворюга хренов?
И он хватает Кроули за плечи, встряхивает и бьет головой ему в переносицу. Кроули рухнул как подкошенный, из носа хлынула багровая струя. Он задыхается. И вдруг начинает кричать, при этом его американский акцент как ветром сдуло — зал заполняют сочные, гортанные бирмингемские гласные.
— Ты, козе-оол. Я тебе яйца оторву.
Он приподнимается, чтобы ударить Тони, но промахивается. Тони припечатывает его к полу ударом по ребрам, наклоняется над ним. Я вскакиваю и устремляюсь к сцене, чтобы прекратить драку. Но Тони уже дотянулся до Кроули и держит его за рубашку. Аудитория визжит и вопит.
Слышу, как Тони говорит:
— Спокойно, клоун. Это же всего лишь пустышка, просто символ, и ничего больше. Символ тогочтотытамхочешь.
Большим пальцем он надавливает Кроули на переносицу, отчего тот начинает истошно вопить.
— А это имеет только то значение, которое вкладываешь ты.
Еще удар. Теперь Кроули неподвижно распростерт на полу сцены. Тони стоит рядом. Я тяну его прочь. А он, оглядываясь, кричит:
— Попробуй с этим справиться, мужик.
В зале полная неразбериха. Я ищу глазами Веронику, но ее нигде нет. Тащу Тони к выходу, опасаясь, что кто-нибудь мог вызвать полицию. Он обхватывает меня. Я понимаю, насколько он пьян. Пытаюсь разобрать, что он говорит, и тут же жалею об этом — лучше бы не слышал.
— Фрэнки, дружище. Ты мой спаситель. Не женись, Фрэнки. Оставайся с нами. Веселись. У тебя еще много времени осталось. А ты от всего хочешь отказаться. Ради какой-то обыкновенной девчонки.
Он дышит мне прямо в лицо, запах пива и чипсов. И хотя он вряд ли понимает, что говорит, я все равно потрясен.
— Я не ради нее это делаю.
— Тогда зачем? Зачем ты это делаешь?
— Зачем? Потому что хочу… — Я замолкаю на полуслове. — Потому что хочу… наладить отношения. Потому что устал жить сам по себе. Я хочу стать частью чего-то… кого-то… еще.
Вдали уже слышны сирены полицейских машин. Я тащу Тони за воротник по коридору, он волочится сзади, вцепившись в мою рубашку.
Тони закусывает губу, закатывает глаза к белому потолку, потом поворачивается ко мне и говорит лишенным выражения и неожиданно трезвым голосом:
— Ты высокопарный придурок, Фрэнки. Более того, ты заблуждающийся придурок. Послушай, что я тебе скажу. Мы все одиноки. Независимо от того, кого ты трахаешь и сколько, неважно, женишься ты или нет. Ты сам по себе. С твоей головой и твоим членом. Ты идешь своей дорогой. А все остальное — сказки Уолта Диснея и Стивена Спилберга, и ты это знаешь, все остальное…
Я уже вывел Тони на улицу и пытаюсь увести как можно дальше от места, где он устроил скандал. Костюм Тони покрылся пылью и уличной грязью. Под носом образовалась тонкая пленка с примесью белого порошка — еще одна причина его состояния, так что ему тем более не стоит попадаться на глаза полицейским. Тони наконец удалось подобрать слово, которое он так долго искал.
— Все остальное — миф. То, о чем говорил этот бирмингемский сукин сын.
— Нет, Тони. Я не верю. И я знаю, что это не сказки Уолта Диснея. Я просто хочу жить нормальной жизнью. Хочу быть как все. Я не ищу счастья. Я ищу перемен.
Как выяснилось, это была сирена «скорой помощи», а не полицейской машины. Я все еще волоку Тони по улице. Вряд ли он слышал хоть слово из того, что я сказал. Вижу, как вдали Кроули выводят через запасной выход. Я отпускаю Тони, и он медленно оседает на землю. Он слишком пьян, чтобы на него обижаться.
— Какой же ты злобный ублюдок, Тони, — тихо говорю я.
Но я всегда это знал. И тем не менее был его другом. Более того, именно жестокость Тони и свела нас.