Выбрать главу

Она была сработана в виде клетки. Внутри проглядывался выточенный череп, глазницы которого чернели высохшей вражьей кровью, так и не смытой за минувшие века. Поверх клети лежала тощая собака. То была сталь, верная по гроб жизни.

— Что ж, ты понимаешь толк в добрых ножах! — похвалил продавец, — Держу пари, твои предки знатно резали брюхо испанцам.

— Надеюсь, что у кайзера оно такое же мягкое! — ответил прохожий лавочнику, и в глазах его вспыхнул злой огонёк.

— Знаешь, а бери ты его задаром, парень! — молвил хозяин лавки, протягивая оружие человеку.

— Просто так не положено, друг! На, возьми вот, — ответил прохожий и протянул щедрому собеседнику монету.

— Ого! Да у тебя, я погляжу, карманы набиты флоринами? — подивился прежний владелец ножа. — Такой старины я давно не встречал.

— Для благого дела не жаль, — отшутился сухощавый.

— Правду ли говорят, — спросил его неожиданно торговец, — что королева всё ещё в городе. Слухи ходят, её видели среди сестер милосердия.

— Может и так, — согласился его удачливый покупатель, пряча нож среди одежды. — Хотя она из Баварии, но верна своему мужу и королю.

— Редкий случай, — продолжил торговец. — Не всякая женщина может такое сказать.

— Моя — может! — скупо, но уверенно молвил человек в ответ.

— Ты, должно быть, моряк? У меня такое ощущение — мы уже не раз встречались на этой земле.

— Мир тесен, но я из Дамме. Я служил на море, — последовал ответ, — но уже давно работаю на маяке и теперь редко покидаю его… разве что по особым случаям. Прощай!

— Храни тебя господь, парень! Удачи. И пусть всегда нашим морякам будет легко найти дорогу домой, — может он пошутил, может и правду молвил.

— Даже после доброй бочки пива! — откликнулся его тощий собеседник, — Als God met ons is, wie tegen ons zai lijn?[1] — добавил он, и, не смутившись под проницательным взглядом антверпенца, расставив длинный циркуль ног, пошел прочь.

Когда кайзер входил в Люксембург, король ещё колебался, но супруга напомнила ему о судьбе графов Эгмонта и Горна. На следующий же день Альберт, председательствовавший на заседании Государственного совета, открыл его словами: «Пусть никто из нас не помышляет о сдаче. Наш ответ должен быть только „нет“, невзирая на последствия. Враг жаден, свиреп и не знает пощады, но честь фламандца издревле превыше самой жизни и благополучия. И мы не поступимся ею». Едва кайзер предъявил королю ультиматум, тот приказал взорвать мосты через Маас, а также железнодорожные туннели и мосты по всей восточной границе…

От самого Льежа до Антверпена тянулся нескончаемый поток беженцев. Следом отходили войска, и он, прохожий человек, был в последних рядах, оглохший от рёва тяжёлых воронёных стволов крупповских орудий, сокрушавших могучие стены. И как сотни лет назад, многие дома были разрушены, а вокруг гибли и страдали его соотечественники.

Через четыре дня пал Брюссель, на каждого защитника приходилось по десять завоевателей. Дороги Фландрии заполонили мышиные мундиры. Враг шагал на запад, и Антверпен был следующим.

— Армия оставляет город! Армия оставляет город! Король ведет её на запад! — прокричал мальчишка, промчавшись мимо с кипой газет в руках.

— Пора, — прошептал худощавый прохожий, — уже скоро.

* * *

Отто фон Людендорф тронул коня. Обогнав колонну бравых гвардейцев, он буквально взлетел на холм, вглядываясь в силуэты уже не таких далеких городских башен. Маленькая мерзкая страна. Под непокорным Льежем легла треть дивизии. Но ничто, ничто и никто не прервут великого марша на запад. Вперед, к берегам Северного моря, за которым притаилась вечная проститутка Британия.

— Макс! — кликнул он сверху.

Как верный пёс, что бежит на зов хозяина, тот, скользя, вскарабкался по склону и застыл, уставившись носом в стремя.

— Макс! Говорят, что у фламандцев независимый характер. Но ещё говорят, что их жёны более покладисты. Что на этот счёт думают наши солдаты?

— Господин майор, фламандцы дурно воспитаны — эти люди не снимают шляпы, войдя в церковь, они не снимают её ни перед Богом, ни перед своим королём-углекопом.

— Это верно, о них идёт дурная слава, мы уже имели возможность в том убедиться. Но разве добрый Ганс упрашивает Марту снять чепчик прежде, чем задерёт ей юбку? А, Макс?

Долговязый Макс довольно хмыкнул, и острие его блестящей каски недобро блеснуло на солнце. Светило последний раз взглянуло на самоуверенного Людендорфа, потом глянуло на марширующие колонны, на могучих, лоснящихся лошадей, приданных под орудия, — взглянуло и скрылось за набежавшей тучей.

вернуться

1

Коли с нами бог, кто же нам тогда страшен?