Чувствовал себя Хьюго немного лучше, хотя все равно еще почти ничего не помнил о сегодняшней игре. Испытывал какое-то неприятное, не дававшее покоя ощущение — с ним стряслось что-то особенное, абсолютно непонятное еще до того, как он получил травму, — но никак не мог вывести это ощущение на уровень ясного сознания. Рядом играли в покер по маленькой, шепотом объявляя ставки, и он решил присоединиться, чтобы больше мучительно не вспоминать все перипетии борьбы на газоне, — бесполезно. В карты он обычно проигрывал: любому внимательному игроку стоит бросить один взгляд на его открытое, простодушное лицо, чтобы догадаться, какие карты у него на руках — пара, две или «стрит».[1]
Может, оттого, что в полутемном салоне соперники не могли следить за выражением его лица, или в результате травмы задет какой-то важный нерв, не допускавший вообще никакого выражения, но Хьюго выигрывал большинство ставок. Играл небрежно и не вел счета своим выигрышам, — просто чувствовал, что везению давно пора повернуть и в его Хьюго, сторону.
Приблизительно после часа игры перед ним лежала внушительная кучка выигранных фишек. Чувствуя, как устал, он бросил карты. При очередной сдаче у него после сброса и прикупа оказались три туза и он уже намеревался увеличить ставки, поспорить с сидящим слева Краниусом, но тут словно что-то толкнуло его — он явственно услышал голос, прошептавший ему: у того значительно более сильная карта.
— Знаете, я не очень хорошо себя чувствую, — произнес Хьюго. — Давайте произведем окончательный расчет. — встал и вернулся в свое кресло.
За бортом ужасная, ненастная ночь; самолет, с трудом выжимая все что можно из двигателей, пробивался сквозь густую пелену тумана. Хьюго сидел глядя в окно и ничего там, кроме темени, не видел; чувствовал себя отвратительно: ведь он, по существу, мошенник. Можно придумывать любые оправдания, убеждать себя, что, играя в покер, действовал совершенно случайно, наобум, без всякого расчета; что впервые с ним происходит такое, — но он-то знает, почему его так «везло», — только потому, что все время, подталкивая его в бок, Краниус тихо подсказывал ему, сидя справа, какая у него взятка. А он в свою очередь нашептывал ему, какие карты пришли к нему. Выходит, Краниус играл на него, а он — на Краниуса и тот стал на двадцать, а то и тридцать долларов богаче. Как ни старался он увильнуть, снять с себя вину, совесть подсказывала — ты виновен в мошенничестве, — и было ему очень гадко, словно вытащил эти тридцать долларов из бумажника своего товарища и защитника.
И вдруг его озарило — в одно мгновение вспомнил все, что происходило днем. В момент, когда вышел на поле, он уже знал, какой план игры придумал полузащитник противника; что должен делать по его указанию крайний игрок; какова будет его чисто автоматическая на это реакция и как он заблокирует игрока. Тоже своеобразная форма обмана, надувательства, но что же ему с этим делать? Ладно еще отказаться от игры в покер, но как отказаться от футбола, — ведь он им живет, футбол дает ему средства к существованию…
Хьюго застонал; родившись в глубоко религиозной семье, с высокими моральными устоями, он не курил, не пил и верил в существование ада кромешного.
Когда самолет приземлился, Хьюго не пошел сразу домой. Сибилла уехала в Чикаго, на свадьбу к одной из своих сестер, и ему совсем не улыбалось слоняться, неуверенно загребая ногами, по пустому дому. Краниус — 00ему достался главный выигрыш — пригласил его и еще ребят выпить, и, хотя Хьюго не пил, он решил составить товарищам компанию.
В баре, куда привел их Краниус, полно народу и очень шумном, сидели за стойкой несколько мужчин с девушками. Пробираясь за спиной Краниуса в заднюю комнату, Хьюго услыхал за собой женский голос, бросивший такую фразу:
— Хо-хо! Вон тот здоровяк, с невинным видом, — как раз для меня!
Хьюго оглянулся: блондинка у стойки смотрела в упор на него, со сладкой улыбкой на полных губах. Не обращать внимания на то, что она задумала, так ее вполне можно принять за чью-то несовершеннолетнюю дочку.
— Сегодня ночью я тебя кое-чему научу, бэби.
Услыхав это, Хьюго от неожиданности остановился и молча уставился на девушку, будто примерз к месту. Он ясно видел — губы ее не двигаются — ни малейшей дрожи на них… Резко повернувшись, он поспешил за друзьями в заднюю комнату. Официант спросил, что он будет пить, и он неожиданно ответил: