Еще грубее и задиристей они становились при виде «порядочных», хорошо одетых жителей города. Те смотрели на них сердито, называли бездельниками, способными на любую пакость… Но ребят это мало трогало.
Собравшись, они тотчас же разделялись на враждебные отряды и начинали драться как одержимые. Кончалось это большей частью серьезными ранениями. Одному рассекали камнем череп, другому — лицо. Если в одном лагере появлялся раненый, противники улепетывали во все лопатки, испускали вопли дикой радости или же презрительно и протяжно кричали «у-у-у»; все это сопровождалось прыжками и кувырканием. Другие подходили к жертве смущенно, их руки неуклюже висели вдоль тела. Они еще зажимали в ладонях камни; их карманы тоже были полны камней. Взглянув на раненого, они удалялись, не говоря ни слова, и вытряхивали свои карманы, освобождаясь от камней и вместе с тем от укоров совести, которым на какое-то мгновение поддались.
Победителей охватывало буйное веселье, а пострадавшие громко плакали. Самые мужественные стискивали зубы и молчали; место боя они покидали, все еще вооруженные камнями.
Омар, с тех пор как ему рассекли висок, боялся этих рукопашных схваток.
Для малышей всегда находилось дело: их заставляли подбирать на поле битвы, куда их затаскивали силком, все камни, которые противники бросали друг в друга. Старшие участники боев отличались гибкостью и ловкостью. Стоя лицом к неприятелю, они во-время замечали метательный снаряд и увертывались от него. А «подносчики», которым приходилось беспрестанно нагибаться, были совершенно беззащитны. Если их настигал камень, старших это трогало не больше, чем если бы он попал в стенку.
На каждой улице можно встретить этих безвестных, зябнущих на холодном ветру детей, вроде Омара. Они ходят босиком, вприпрыжку. Губы у них почернели. Руки и ноги тонки, как паучьи лапки, глаза горят лихорадочным огнем. Многие, глядя на вас исподлобья, выпрашивают милостыню у дверей или на площадях. Дома в Тлемсене кишат этими детьми, наполнены шумом их голосов.
Четверг. Омар свободен от школьных занятий. Айни не знает, куда бы его спровадить. Посреди комнаты она поставила жаровню, набитую плохо сгорающей угольной пылью. Холода уже как будто кончились, но зима неожиданно вернулась и обрушилась на город; она колола миллионами острых игл. Если в феврале в Тлемсене падает температура, жди снега.
Омар прикладывал к плитам пола, нагревшимся под печуркой, свои холодные как лед ноги.
Айни, в реденькой тунике[4], подоткнутой так, что видны были полотняные шаровары, из которых выглядывали голые до колен ноги, в накинутой на плечи рваной шали, все время ворчала и бранилась. Вся она была охвачена лихорадочным возбуждением.
— Омар, да уймешься ли ты! — сказала Айни.
Омар не мог оторваться от жаровни. Он стал мешать в ней кочергой. Среди пепла теплились огоньки. Он грел свои руки, огромные, как перезрелые плоды; они понемногу согревались; он прикладывал руки к ногам. На яркокрасные плитки пола больно было смотреть. Омар съежился у жаровни…
Огонь умирал в темной сырой комнате. Мальчику удалось согреть только руки; ноги ужасно чесались. Холод, неумолимый холод вонзался в кожу словно когтями.
Омар уперся подбородком в колени. Сидя на корточках, он накапливал тепло. От холода у него болел даже зад, несмотря на то, что мальчик подостлал под себя облезлую овчину. Наконец он задремал, сжавшись в комочек, с мучительной мыслью: нечего есть. Остались только твердые как камень корки, которые принесла им тетка. Серенькое утро тянулось и тянулось.
Вдруг мальчик вздрогнул и проснулся. Ноги у него затекли, по ним бегали мурашки. Холод мучил нестерпимо. Жаровни уже не было — ее унесла Айни.
На другом конце комнаты сидела Айни с поджатыми под себя ногами, греясь остатками тепла — жаровня стояла у нее на коленях, — и что-то ворчала.