В вопросе о национальной принадлежности сторонников двух неприятельских лагерей Длугош и Стрыйковский как будто едины: и тот, и другой уверяют, что за Сигизмунда Кейстутьевича стояла Литва, а за Свидригайло — Русь, и им вторят белорусско-литовские летописи. В частности, Длугош пишет: после переворота в августе 1432 г. «…князь Сигизмунд получил под свою власть все замки литовские, как-то: Вильно, Троки, Гродно. Земли же русские, Смоленск, Витебск, князю Свидригайло остались верны».[264] Стрыйковский ему не противоречит. Описывая ситуацию, создавшуюся после поражения Свидригайло при Ошмянах, хронист замечает: Свидригайло бежал на Русь, где был принят русскими, «…а более всего смоленчанами, с которыми он потом воевал в Литве. Поэтому также руссаки полочане и киевляне приняли его князем, а Сигизмунд… во всей Литве, Вильно, Троках и других замках, а также в Жмудской земле легко водворился…».[265] Со времен А. Левицкого в научное обращение введено высказывание Краковского епископа Збигнева Олесницкого, противопоставившего «схизматиков-русских» и литовцев.
Но те же хроники и другие источники дают возможность представить круг ближайших к Свидригайло персон после 1432 г. Среди них немало знатных литовцев, и на этот факт исследователи уже неоднократно обращали внимание. Выше отмечалось «особое» мнение X. Яблоновского. А. Коцебу еще полтора века назад также назвал целый ряд случаев, когда среди доверенных людей Свидригайло обнаруживаются знатные литовцы. К выкладкам Коцебу необходимо отнестись со всем вниманием, поскольку они основаны на изучении чрезвычайно богатой источниковой базы: немецких актов XV в., принадлежащих канцелярии Ордена и собранных вместе кенигсбергским архивариусом Геннингом.[266] В известиях хроник сразу же бросаются в глаза имена Яна (Ивана) Монивида, спасшего Свидригайло от покушения на его жизнь и впоследствии казненного, воеводы виленского Дедигольда, попавшего в плен к Сигизмунду Кейстутьевичу в битве при Ошмянах вместе с воеводой трокским Монивидом и литовским маршалком Ромбольдом (Румбольдом), — причем последние два были также казнены Сигизмундом.[267] Но и другие активные сторонники Свидригайло, упорно называемые исследователями «русские князья», «русские феодалы», — были ли они на самом деле русскими? Если исключить зарубежных союзников Свидригайло, то без сомнения русскими можно назвать лишь пятерых братьев князей Семеновичей Друцких, упоминания которых встречаются в самых разнообразных источниках: Ивана Бабу, Ивана Путяту, Михаила Болобана (Лобана), Василия Красного и Дмитрия Секиру, носившего также, видимо, звание князя Зубревицкого.[268] А вот среди остальных «русских» князей большинство — сыновья или внуки чистейших литовцев, и могут быть приняты за русских лишь по православной форме их христианских имен (в первом или втором колене) и по славянизированному варианту княжеского звания (патрониму или топониму). Например, союзники-противники Свидригайло, князья Гольшанские (Михаил и Семен Ивановичи, а также Даниил Семенович, убитый под Ошмянами[269]), о которых речь еще пойдет ниже. — они же Ольгимунтовичи, представители литовского рода, чьи корни уходят во времена подревнее Гедиминовых. Или же князь Юрий (лет. Рачинского: Георгий) Семенович, активнейший соратник Свидригайло, призванный в 30-х гг. XV в. в Великий Новгород на княжение.[270] Тоже «русский князь», сын Лингвеня Ольгердовича, во крещении Семена. Или, скажем, «русские» князья Федор и Сигизмунд Дмитриевичи Корибутовичи Збаражские, оба сложившие голову в Вилькомирской битве 1435 г. (Федор был взят в плен, а затем утоплен).[271] Наконец, один из наиболее деятельных воевод Свидригайло, князь Александр Нос — по мнению И. Вольфа, представитель рода князей Пинских — Гедиминовичей.[272] И так далее: князь Юрий Михайлович Заславский — Гедиминович, переменчивый политик князь Олелько Владимирович — внук Ольгерда, князь Ярослав-Теодор Семенович-Лингвеневич… Делает ли православие за одно-два поколения литовца русским? Вряд ли. Чрезвычайно затруднительно было бы определить, на каком языке говорили все перечисленные князья и обычаев какого народа они придерживались. Их нельзя уверенно называть ни литовцами, ни русскими… Наиболее точный термин был введен А. Пресняковым: «литовско-русские князья».[273] Быть может, именно на уровне высшей, княжеской аристократии принятие православия и матримониальные связи более явно по сравнению с другими социальными группами населения ВКЛ индицируют начальные этапы формирования белорусского этноса.
266
Коцебу А. Свитригайло, великий князь литовский. — СПб., 1855, с. 160–161. О источниках Коцебу: указ. соч., «От сочинителя», лл. нн. Публикаторы
267
Długosz, с. 444; Stryjkowski…, с. 188; Kronika Marcina Kromera…, с. 530; ПСРЛ, т. 35, с. 34.
268
ПСРЛ, т. 32, с. 154. Подробнее о князьях Друцких — сторонниках Свидригайло см.: KLR, с. 57–61; SD, с. 85; РЛА, с. 137; Насевіч В.Л. Род князеу Друцких у гісторыі Вялікага княства Літоўскага (XIV–XVI). // Старонкі гісторыі Беларусi… с. 91–95.
270
Stryjkowski…, с. 188; KLR, с. 263–264; ПСРЛ т. 3, с. 111; т. 4, с. 122; РЛА. с. 192–193; Коцебу А., указ. соч., с. 13–14.