Окончательно царь Борис Федорович и вся его семья въехали в Кремль «в свой царьской московской черьтог житии, где прежнии московские государи цари и великие князи живали», только 30 апреля 1598 года. В разрядной записи подчеркивалось, что это делалось «по благословению великие государыни царицы и великие княгини иноки Олександры Федоровны всея Руси»[513].
Серпуховский поход
Даже успешное воцарение еще не освобождало царя Бориса Годунова от необходимости доказывать, что это был не просто человеческий выбор. Пока что он оставался лишь избранным в качестве первого среди равных. Дьяк Иван Тимофеев будет намеренно подчеркивать, что Борис — «первый в Росии рабоименный царь»[514]. Но исторический спор 1598 года у своих политических противников Борис Годунов уже выиграл. Первые же решения по местническим делам князей Голицыных, разбиравшиеся еще от имени царицы Александры Федоровны, показали настоящую расстановку сил в Боярской думе. Царю Борису Годунову можно было не бороться с оппозицией, которой, по большому счету, у него и не было. Автор «Нового летописца» писал, что «князи же Шуйские едины ево не хотяху на царство», все же другие, наоборот, «чаяху от него и впредь милости, а не чаяху людие к себе от него гонения». Боярин князь Василий Иванович Шуйский явного недовольства не выказывал, его подпись стоит в «Утвержденной грамоте» сразу же за рукоприкладством главы Боярской думы князя Федора Ивановича Мстиславского. Другой князь, Дмитрий Иванович Шуйский, состоял в свойствё с Борисом Годуновым: оба они были женаты на сестрах — дочерях приснопамятного Малюты Скуратова. Князь Дмитрий Шуйский, как говорили, даже мирил Годунова с остальными боярами, когда тот отказался ездить в Думу и затворился в своем доме[515]. Но одним своим происхождением из Рюриковичей Шуйские представляли угрозу для новой династии. Так же, как другие недовольные и обойденные князья, Голицыны (из Гедиминовичей), чьих подписей как раз и нет под грамотой.
Интрига против Бориса Годунова, избранного в цари, похоже, все-таки состоялась, но она была связана с именем царя Симеона Бекбулатовича. Об этом сообщал оршанский староста Андрей Сапега. В июне 1598 года он писал гетману Кшиштофу Радзивиллу: «Говорят, некоторые князья и думные бояре, особенно же князь Бельский во главе их, и Федор Никитич со своим братом, и немало других (однако не все) стали советоваться между собой, не желая признать Годунова великим князем, а хотели выбрать некоего Симеона, сына Шугалея, Казанского царевича, который живет в Сибири, далеко от Москвы». В Литве всё напутали, кроме имени Симеона, наследовавшего когда-то своему старшему родственнику, касимовскому царю Шахали (Шигалею). Борис Годунов на это будто бы отвечал, что «враг уже в земле», имея в виду угрозу нашествия крымского царя: «Пока вы к тому дойдете, смотрите, чтобы вы царства не погубили и чтобы язычники не овладели им»[516]. В этом случае важна сама мысль о возможном воцарении Симеона Бекбулатовича, а не искаженные до неузнаваемости детали дела (например, с происхождением и тогдашним местопребыванием кушалинского затворника, так и не узнавшего сибирской ссылки). Возможно, что в основе слуха лежало дело об извете, поданном Борису Годунову на царя Симеона. В нем говорилось, будто Симеон, «приехав к Москве, хотел тебе, государю, смерть учинити. И думал он же… изменою отъехати в Крым и в Нагае, и в Литву»[517]. Вопреки всему, доводчик не был пожалован, хотя само дело могло иметь разные последствия и отразиться на изменении положения царя Симеона Бекбулатовича. Это, в свою очередь, могли связать с продолжавшейся борьбой за власть.
В итоге Годунов отложил венчание на царство и подверг себя еще одному испытанию. Во главе всей государевой рати он отправился в поход в Серпухов для борьбы с крымским царем. Однажды, в 1591 году, слава победителя «безбожных агарян» и ревнителя православной веры уже помогла укрепиться Борису Годунову как правителю государства. Теперь ему было важно повторить свой успех. В одной из разрядных книг сохранились слова, произнесенные им в ответ на предложение сначала венчаться на царство, а потом идти воевать против крымского царя: «Ныне яз, прося у Бога милости и у Пречистыя его Матери, и у великих чюдотворцов, хочю итти с Москвы на Берег против своего недруга крымскаго царя Казы-Гирея. И нечто милосердый Бог смилуется, а желанное свое получю, и яз тогды венчаюсь царьским венцом»[518].
513
515
См.: Из Львовского архива князя Сапеги… С. 341. В рассказе оршанского старосты Андрея Сапеги, в преувеличенном виде, передавались слухи о спорах бояр между собою в связи с царским избранием.
517
Документы об этом деле обнаружены недавно А. В. Беляковым, справедливо предположившим, что речь шла о возможном приезде царя Симеона Бекбулатовича в Москву на похороны царя Федора Ивановича. Приношу искреннюю благодарность А. В. Белякову за возможность ознакомиться с рукописью его биографической статьи о Симеоне Бекбулатовиче и приложенными к ней текстами новых архивных документов. См.:
518
Разрядная книга 1598–1602 гг. С. 371. Это известие разрядных книг подтверждается сведениями, полученными оршанским старостой Андреем Сапегой: «Годунов на это сражение ехал еще не коронованный, ибо он хотел короноваться только тогда, когда послужит их государству, хотя Москва упрашивала его короноваться». См.: Из Львовского архива князя Сапеги… С. 346.