Идея русского патриаршества не была еще предметом официальных переговоров с антиохийским патриархом Иоакимом. В «греческом статейном списке» 1586 года нет ни одного намека на обсуждение других тем, кроме помощи восточной церкви. Хотя, скорее всего, пожелания русского правительства были сформулированы и озвучены уже тогда. Об этом говорится в рукописи, сохранившейся в синодальной книгохранительнице (возможно, что она восходит к патриаршему архиву). В ней описывается порядок переговоров Бориса Годунова с патриархом Иоакимом «о патриаршестве московском всего росийскаго царствия»[291]. Царь Федор Иванович поручил «шурину своему» и советнику просить благословения вселенских патриархов на устройство в Московском государстве патриарха. Именно Борис Годунов, упомянутый по такому поводу с дипломатическим чином «ближнего великого боярина и конюшего и наместника Казаньского и Астороханского», и провел все переговоры. Патриарху Иоакиму было передано решение царя Федора Ивановича и его царицы Ирины, обсудивших с Боярской думой («и с бояры поговорили») возможность устроения «в государьстве нашем Московьском росийскаго государствия патриарха». Патриарха Иоакима просили известить об этом желании московского царя «цареградского» патриарха, чтобы далее глава восточной церкви «посоветовал о таком великом деле с вами со всеми патриархи… и со всем освященным собором»[292]. Патриарх Иоаким отвечал осторожно, что «такому великому достоянию в его Московьском государьстве Росийскаго царьствия пригоже быть». Однако ни в коем случае не брал на себя решение: «то дело великое, всего священного собора»[293].
На отпуске антиохийского патриарха, по официальному статейному списку его посольства, наградили «милостиней», за которой тот и приехал. Одновременно щедрые дары были отправлены константинопольскому и александрийскому патриархам (возможно, в видах дальнейших переговоров о русском патриаршестве). Церковные власти просили молиться за умершего царя Ивана Грозного и погибшего царского брата царевича Ивана Ивановича, а также за всю царскую семью. В грамоты антиохийскому и александрийскому патриархам вписали еще дополнительную просьбу — молитву о чадородии царицы Ирины. Московские политики свой ход сделали, теперь они ждали ответа на свои инициативы. Однако вместо этого, услышав о царской щедрости, в Москву стали тянуться разные просители, преимущественно с Балкан. Им тоже не было отказа, но, принимая сербских архиереев и священников, хотели, прежде всего, услышать ответ константинопольского патриарха. Наконец, в июне 1587 года, спустя целый год после приема патриарха Иоакима, в Москву приехал «греченин» Николай. В расспросе в Посольском приказе он ссылался на устное поручение ему от константинопольского и антиохийского патриархов, которые якобы послали к иерусалимскому и александрийскому патриархам, чтобы учредить собор: «и о том деле соборовать хотят, что государь приказывал, и с собору хотят послати патреарха Ерусалимского и с ним о том наказать, как соборовать и патреарха учинить»[294]. Так и осталось неясно, говорил ли «греченин» Николай то, что от него хотели услышать, или же выдумывал на ходу, заботясь больше о получении из Москвы денег. Во всяком случае, прошел еще почти год, прежде чем стало известно, что в Москву едет сам константинопольский патриарх — но не Феолипт, которому была передана просьба об учреждении патриаршества, а вернувший себе вселенский престол его предшественник патриарх Иеремия.
Появление вселенского патриарха на смоленском рубеже в июне 1588 года стало полной неожиданностью для смоленских воевод (им даже выговорили, чтобы они вперед «так просто» не делали и не допускали безвестного приезда посланников или подданных других стран). В своей грамоте царю Федору Ивановичу патриарх Иеремия много говорил об отце нынешнего царя — Иване Грозном, к которому ему так и не удалось приехать, хотя он и хотел. Ныне же, как только он получил возможность, сразу отправился в путь из Константинополя в Московскую землю. Причина приезда была все та же: во время правления Феолипта казна константинопольского патриарха исчезла, а соборный храм был превращен в мечеть. Турецкий султан, сначала изгнавший Иеремию с патриаршества, а потом вернувший на престол, разрешил ему собирать милостыню в христианских странах. Москва оставалась единственным местом, где патриарху могли помочь возродить константинопольскую кафедру в прежнем блеске и силе.
291
292
293