После «Перестройки» завод закрылся, и Степа временно исчез, впоследствии объявившись на строительстве дамбы. Тогда уже довольно солидных лет Степан Степанович работал на «Кировце» при бригаде экскаваторщиков, наследив и там. Как-то в обеденный перерыв одним морозным январским днем кто-то из бригады ляпнул, что, мол, слышал про какой-то волшебный винный магазин в Кронштадте, где водка продавалась неограниченно. История эта была, конечно, достойна пера фантаста, но в то время гнетомый «талонной системой» народ готов был поверить во что угодно. В стане экскаваторщиков начались жаркие дебаты. Одни категорически в это верить отказывались, в других же теплилась надежда на чудо.
– Надо проверить! Напрямки сгоняю по заливу – одна нога здесь, другая там! – бросил «Хромой» и со всей наследственной финской решительностью побежал зацеплять «Кировцем» грузовую платформу.
– Платформу-то зачем? – крикнули ему.
– Так надежнее! – со знанием дела отрезал Степан и через 10 минут уже мчал из Лисьего Носа в Кронштадт.
Он несся по льду залива, словно прыщавый юнец на свидание, выжимая все, на что был способен трактор. Он спешил. А зря. «Кировец» то и дело подпрыгивал и бил передним мостом об лед, аки ретивый конь на выездке, словно проверяя его на прочность. Где-то ближе к середине пути лед сдался, и при очередном ударе трактор вместе с прицепной платформой камнем ушел на дно.
Ну а что «Хромой»? Час его тогда еще не пробил, ибо Господь берег его для чего-то иного. В последний момент он успел выпрыгнуть из кабины и заскочить на льдину, которая как откатные ворота закрылась над утонувшим трактором. Через неделю «Кировец» с платформой подняли и дело замяли во избежание особой огласки, а «Хромого» с миром проводили на пенсию от греха подальше. Жил он далее не менее ярко, страстям своим не изменяя, и умер в глубокой старости, но весьма помпезно.
– А именно? – спросил Епатов, слушавший весьма внимательно.
– Говорили, что в возрасте за 90 как-то вечером был убит в пьяной драке.
– Belle mort![12] – аж взвизгнул от восторга Бонжурский.
– Да уж, и не говори, – усмехнулся Борух, – по этому поводу даже сводка криминальная была – народ прям зачитывался. Но это случай скорее уникальный, и речь не о нем.
Ну так вернемся к «Кодексу». Он имел две основные составляющие: техническую и общественную, следование которым давало возможность сохранить физическое здоровье и моральный облик, пребывая в состоянии, имя которому «культурный запой».
Техническая составляющая представляла собой типы напитков и их сочетание, график употребления, схемы входа, а главное, выхода из этих длительных заплывов. Запой подобен гонке, а организм наш – это мотор, стало быть, на старте все начинается с его прогрева. В «разгон» Баклажанов уходил обычно на сухих винах, если это начиналось днем, и к вечеру переходил на коньяки. Коньяк он пил с фруктами, реже с шоколадом, но все это были так называемые «аперитивы» между приемами пищи, поскольку за обедом и ужином, само собой, Борух пил водку. Данной схемы он придерживался около 5 дней, приговаривая приблизительно 2 бутылки крепкого алкоголя и 2 бутылки сухого вина в сутки. Жизнь часто вносила в этот ритм свои изменения в виде банкетов, свадеб (понятное дело, чужих) и дней рождения, и тогда техническая составляющая претерпевала вынужденные корректировки. К середине дистанции Баклажанов начинал сокращать количество крепкого алкоголя, а к 7-му – 8-му дню и вовсе полностью отказываясь от него, и начинался «выход».
Выплывал он исключительно плавно, ибо знал немало еще советских историй, как люди с утра, не достоявшись в очереди к пивному ларьку, падали как подкошенные и отправлялись к праотцам. Вслед за крепкими напитками Борух начинал сокращать количество сухого вина и к 9-му – 10-му дню растягивал на сутки одну бутылку белого вина, мешая ее с газированной минеральной водой в виде австрийского «гешпритцтера», который он в свое время любил заказывать в открытых летних кафе на Венской Рингштрассе. В течение следующего дня он отлеживался и пил зеленый чай, что было крайне важно, ибо нагрузки на сердце на исходе заплыва были абсолютно недопустимы. Крепкий русский мужик ошибочно полагает, что он всесилен и бессмертен даже в этом состоянии, однако между его сердцем и сердцем девочки-школьницы нет никакой разницы, и Баклажанов знал не один летальный пример пустых мужских геройств. Под вечер этого дня Борух ехал в баню, выпивал там несколько бутылок минеральной воды и на нижней полке в парной выгонял из себя с водой оставшуюся «дурь».