Будучи исполненным этими мыслями, Баклажанов как-то брел по городу и оказался неподалеку от дома Этносова. «Надо б заглянуть на кружечку – давно его не видел», – подумал Борух и, подойдя к парадной, позвонил в домофон. Дверь быстро открыли, словно ждали его, и, поднявшись на нужный этаж, Баклажанов увидел встречавшего его Эдика.
– Здрав будь, боярин! – сказал тот, протягивая ему руку и приглашая в дом.
– И тебе не хворать! – лаконично бросил Борух.
Они были заметно рады друг другу, поскольку не виделись довольно долго. Бывало, Баклажанов часто его навещал, и им всегда было о чем поговорить. Обсуждали они многое и сделанные выводы использовали каждый по-своему.
– Коньяк будешь? Ты же вроде пешком? – спросил Эдик.
– Ясен – красен! Составишь компанию?
– Настроения нет, – как-то понуро буркнул Этносов.
– Как это нет? Надо себя заставить – волю включить. С меня пример бери! – съязвил Борух в своей манере.
– Твою б волю – да в мирных целях, – ответил Эдик, наливая ему в причудливый восточный стаканчик.
Он начал в молчании медленно прохаживаться по комнате. Одет он был по-домашнему в старую футболку и рейтузы с дыркой на коленке, которые периодически подтягивал. Пару дней назад Эдик отправил семью на Кавказ и одиноко холостяковал в пустой квартире, завершая дела и готовясь последовать за ними. Чувствовал он себя неважно, ибо в последнее время пытался нащупать финансовое дно и в итоге даже об него ударился. Говорят, деньги любят тишину, и на тот момент в карманах Этносова было тихо как в морге. Окончательно добил Эдика один из его клиентов. Тот хотел купить у него какую-то бирманскую бронзовую статую, и Этносов несколько дней мучительно излагал ему всю ее предысторию, на что тот, игнорируя весь ликбез, хотел купить статую тупо по цене бронзы, дабы прикрыть ей неудачное дизайнерское решение в углу гостиной своего особняка. Оправиться от этого удара Этносов никак не мог и, побродив еще немного, все так же в молчании, кряхтя, прилег на диван.
Он вообще любил полежать в словесных размышлениях о быте и бытие, окружая себя то хлопальщиками, то плакальщиками и часто рассказывая о разномастных богатеях, которые периодически его посещали. Этим он немного напоминал Жаркова, а скорее полковника Брежнева, к которому за советом об укреплении Новороссийского плацдарма как-то «заезжал» маршал Жуков. Диван свой Этносов любил до безумия – он был для него каким-то философским ложем, время от времени подкидывавшим идеи вселенского масштаба. Полеживая, ему казалось, что мир вертится у него где-то чуть ниже поясного ремня, и он искренне в это верил и жил этим.
помолчав еще, немного, неожиданно продекламировал он.
– Чую, лирик побеждает в тебе физика, – несколько оторопев, выдавил Борух.
Этносов полежал еще некоторое время в молчании и продолжил:
– Грустно, батенька, очень грустно, что я потратил кучу времени на то, что родился, учился и преодолевал себя, чтобы в итоге найти себе такое примитивное применение. Что-то где-то нашел дешевле и продал дороже. Стоило ли учиться, да и вообще жить, чтобы все свелось к этому самому примитивному «гешефту»[23]? Не знаю, может и не стоило. Печально это все. Я вот все время об этом думаю – проснулся сегодня в шесть утра и долго лежал, наблюдал, как рассвет занимается. Нет, Борисыч, никакого смысла в этой жизни – одна «гешефтная» суета.
Эдик встал и начал опять молча прохаживаться по комнате, то и дело подтягивая рейтузы.
– Зачем вообще нужны деньги? – вдруг сказал он, явно думая о том своем клиенте. – Деньги – это инструмент. Мне кажется, к пониманию этого надо прийти в жизни. Важно не их количество, не как они вложены или инвестированы, а как организована их служба как инструмента для извлечения счастья для их владельца.