Ввиду столь важного, повсеместно распространенного мифологического значения коня, можно заключить, что слово Hors или Hros, тем более сопоставленное с Марсом (Horse Marte), действительно означало коня.
Если бы можно было указать естественный путь проникновения этого слова под видом Хорс, Хърс или Хръс на киевский Олимп, то сопоставление его с Дажьбогом, – Хорс Дажьбог – вполне соответствующее древнеумбрийскому «Horse Marte», окончательно разъяснило бы смысл киевского божества. Хорс-Дажьбог = Конь-Дажьбог. О солнечной природе Хорса несомненно свидетельствует следующее обстоятельство: в извлеченном Срезневским отрывке из одного древнего памятника речь идет об Аполлоне; между тем в соответствующих местах других памятников имя Аполлона, бога солнца, является замененным именем Хрьс[556]. В «Слове о полку Игореве» Хорс называется великим: «Великому Хръсови (т.е. великому Коню-Солнцу) влъкмь поуть прерыскаше». (Ср. также ниже стр. 214, славянское название селения Hirsdorf в Штирии).
Гедеонов, доказывающий многими весьма вескими данными, что варяги, призванные управлять восточными славянами, были не норманны, а единоплеменные восточным славянам венды, т.е. балтийские славяне, пишет между прочим следующее: «Начальная летопись (русская) сохранила память о факте, уже не раз обращавшем на себя внимание исследователей, – а именно о перевороте, происшедшем в русском язычестве, в первые годы княжения Владимира. Г-н Соловьев толкует поведение Владимира, в эти первые годы, торжеством языческой стороны над христианскою; объяснение, представляющее все признаки исторической вероятности. Но проявление этого торжества, постановление новых кумиров на холме в Киеве, идола Перунова в Новгороде, едва ли не окажется прямым следствием трехгодичного пребывания Владимира в земле варяжской, т.е. в Балтийском поморий... Что у нас были кумиры и до Владимира, нам известно по летописи и из Ибн-фадлана; но сохранившееся и до Нестеровых времен предание о невиданном дотоле великолепии Перунова идола («постави... Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат»), напоминает об изваяниях вендских богов у Масуди, Дитмара, Сефрида, Саксона Грамматика и других[557]. Как у нашего Перуна серебряная, так у вендского Сатурна голова золотая (Charmoy. Relat. de Mas. 320); идол Черноглава в Книтлингсаге является «Argenteo mustace insignis»; y нашего Перуна «ус злат». Не наводит ли это на мысль, что Владимир вывез из Поморья или готовые уже изображения богов, или, по крайней мере, вендских художников? – О присутствии вендского начала в нашем идолопоклонении свидетельствует и другое любопытное обстоятельство. В истории изящных искусств Аженкура (Storia dell'arte D'Agincourt, Prato, 1829. VI. 380. Atl. tav. CXX), приводится русская икона (XIV века?), на которой, между прочим, изображены, под видом попираемых крестом и изгоняемых в преисподнюю демонов, древнеславянские, вендские божества, в чем меня преимущественно убеждает сходство иконы с описанием Поренутова идола у Саксона Грамматика[558]; о включении в грудь или чрево идола добавочной головы (как у двух из изображаемых на нашей иконе демонов)[559], мне неизвестно никакое другое свидетельство, кроме Саксона о Поренуте... Каким путем, если не варяжским, могло перейти на Русь одним только вендам известное изображение языческих идолов? – прибавляет Гедеонов. – И не доказывает ли сохранившаяся до XIV столетия память об этом нерусском языческом представлении, что дело идет здесь о факте, когда-то сильно взволновавшем народное воображение?»[560]