— Не слишком ли, — Цеттриц прищурился, — смело начинаешь? Поосторожней. А то и тебя добавлю к расчету. Ох обрадовался бы тебе епископ, обрадовался бы. Однако вижу, что ты пройдоха, а не какой-то губошлеп. Только ни голоса, ни глаз не поднимай. Перед рыцарем стоишь! Перед хозяином.
— Знаю. И предлагаю по-рыцарски прикрыть дело. Приличный выкуп за оруженосца — десять коп грошей. Певец больше оруженосца не стоит. Я заплачу за него.
Цеттриц посмотрел на бургманов, те как по команде ощерились.
— Ты привез сюда серебро? Оно у тебя во вьюках, да? А конь — в конюшне? В моей конюшне? В моем замке?
— Точно. В вашей конюшне, в вашем замке. Но вы не дали мне договорить. Я дам вам за Тибальда еще кое-что.
— Интересно знать что?
— Гарантию. Когда Божьи воины придут в Силезию, а это случится вот-вот, когда начнут жечь здесь все до голой земли, ни с вашей конюшней, ни с вашим замком, ни с имуществом ваших подданных не случится ничего плохого. Мы в принципе не сжигаем имущества дружественных нам людей. А тем более союзников.
Долго стояла тишина. Было так тихо, что можно было слышать, как чешутся борзые, укрывающие в шерсти блох.
— Все вон! — неожиданно рявкнул своей свите рыцарь. — Прочь! Вон! Все! Да побыстрее!
— Касательно союза и дружбы, — проговорил, когда они остались одни, Герман Цеттриц-младший, хозяин Шварцвальдау. — Касательно будущего сотрудничества… Будущей общей борьбы и братства по оружию… И дележа добычи, естественно… Можно ли, брат чех, поговорить поподробнее?
Сразу за воротами они дали коням шпоры, пошли галопом. Небо на западе темнело, даже чернело. Вихрь выл и свистел в кронах пихт, срывал сухие листья с дубов и грабов.
— Пан Влк.
— Что?
— Благодарю. Благодарю за освобождение!
Сталеглазый священник повернулся в седле.
— Ты мне нужен, Тибальд Раабе. Мне нужна информация.
— Понимаю.
— Сомневаюсь. Да, Раабе, еще одно.
— Слушаю, пан Влк.
— Никогда больше не смей произносить вслух мое имя.
Деревушка должна была лежать как раз на пути отрядов Баштина из Поростле, которые после прошлогоднего нападения на кшешовский монастырь грабили районы между Ландешутом и Валбжихом. Деревня чем-то, видимо, насолила гуситам, потому что от нее осталась черная выгоревшая земля, из которой только кое-где что-то торчало. Мало что осталось также от местной церквушки — ну, ровно столько, чтобы можно было понять, что это была церквушка. Единственное, что уцелело, был придорожный крест да лежащее за пепелищем храмика кладбище, спрятавшееся в ольховнике.
Дул ветер, прочесывал покрытые лесом склоны гор, затягивал небо черно-синим покрывалом туч.
Сталеглазый священник придержал коня, повернулся, подождал, пока подъедет Тибальд Раабе.
— Слезай, — сказал он тихо. — Я сказал, ты должен дать мне некоторые сведения. Здесь и сейчас.
— Здесь? На этом зловещем урочище? Точно рядом с кладбищем? В полутьме? Под голым небом, с которого того и гляди ливанет? Нельзя поговорить в корчме, за кружкой пива?
— Я уже достаточно из-за тебя раскрылся. Не хочу, чтобы меня видели рядом с тобой. И как-то связывали. Поэтому…
Он замолчал, видя, как глаза голиарда расширяются от страха.
То, что они увидели прежде всего, была туча черных птиц, взлетевших с зарослей вокруг кладбища. Потом увидели пляшущих.
Один за другим, шеренгой, держась за руки, из-за забора кладбища выходили скелеты, отплясывали в диких и гротескных подскоках. Некоторые были голыми, некоторые неполные, некоторые приукрашены рваными истлевшими саванами, они плясали, раскачиваясь и подпрыгивая, высоко выбрасывая костлявые ступни, голени и берцовые кости, ритмично щелкая при этом щербатыми челюстями. Выл ветер, завывал как проклятый, свистел между ребрами и тазовыми костями, играл на черепах, как на окаринах.
— Totentans[106]… — вздохнул Тибальд Раабе. — Dance macabre[107]…
Хоровод скелетов трижды обошел кладбище, потом, продолжая держаться за руки, скелеты направились в лес, растущий на склоне, по-прежнему пляшущим шагом, подскакивая и отплясывая. Они шли, подпрыгивая и постукивая, в пыли листьев и заварухе поднятого с пожарища пепла. Тучи черных птиц сопровождали их все время. Даже тогда, когда призрачные танцоры скрылись в зарослях, бушующие над верхушками деревьев птицы отмечали путь их движения.