Но в данном случае речь идет не об идеологической нагрузке «Стажеров».
И «Возвращение», и «Стажеры» — крупные вещи с ослабленной сюжетной составляющей. В «Стажерах» сквозная сюжетная нить присутствует, но она гораздо сильнее «прогибается» под тяжестью «идеологической части»: опять «дидактические диалоги», отступления, рассуждения, уводящие далеко от общего действия, но слегка замаскированные под детали этого действия. Удержать внимание читателя в рамках подобной конструкции очень трудно. Стругацкие держат его, во-первых, приключенческими «вставками» (битва с летучими пиявками на Марсе, стычка с «эксплуататорами» на Бамберге, гибель Крутикова и Юрковского в кольцах Сатурна) и, во-вторых, средствами все того же «хемингуэевского лаконизма» — игрой слов, меткими психологическими зарисовками (именно отдельными зарисовками, без глубокого погружения в психологию), обильным смешиванием диалогов и авторского текста. Они всеми силами стараются удержать высокую «скорость» текста. Того, что было в повести «Путь на Амальтею», не получается, — слишком уж много коммунарства, и груз его эту «скорость» снижает; но она все-таки выше, чем в «Стране багровых туч».
В будущем Стругацкие научатся отливать идеологические отступления в формы, тяготеющие к прямому обращению: «Читатель, послушай-ка и подумай вместе с персонажем», — но в «Стажерах» они еще не овладели этим умением.
Текстов, лишенных социологизма, философии, идеологии, с этого момента в творческой биографии Стругацких будет очень мало. А сколько-нибудь крупных произведений, лишенных подобной нагрузки, в принципе не будет. Соответственно, им понадобился инструментарий, позволяющий вести с читателем интеллектуальный диалог на социально-философские темы, но без снижения драйва. И его Стругацкие нащупали в повести «Попытка к бегству»[9].
20
Над этой повестью Стругацкие начали работать не позднее декабря 1961 года. Завершили же текст к середине марта 1962-го, преодолев серьезный творческий кризис и перебор нескольких вариантов сюжета. В мае вернулись к повести и основательно доработали ее. Вышла она весьма быстро по понятиям того времени. Уже к концу года читатели могли ознакомиться с нею в сборнике издательства «Молодая гвардия» «Фантастика, 1962».
Герой повести, некий Саул, бежит из родного XX столетия прямо в XXII век — в тот самый утопический мир, что с такой любовью и тщанием был нарисован Стругацкими в «Возвращении». Он хотел бы оказаться подальше от людей — на какой-нибудь необитаемой планете, например… Представившись историком XX века, Саул знакомится с Вадимом и Антоном — учеными, которые собираются отдохнуть, охотясь за чудовищными «тахоргами» на планете Тагора. Саул входит в мир, диаметрально противоположный его собственному. Здесь на порядок выше ценится человеческая жизнь. Здесь люди веселы, добры, остроумны, и, главное, смысл своей судьбы они видят в творческой деятельности. Наконец, здесь им предоставлена почти неограниченная свобода творчества и совершенный материальный достаток (вплоть до персональных туристических звездолетов). Пестрая суета «оттепели», озорной ее дух, ее ирония и ее большие надежды, взятые в концентрированном и облагороженном виде, плотно напитывают атмосферу будущего.
Это новое состояние мира польский биограф Стругацких Войцех Кайтох очень удачно назвал «всемогущим и беззаботным человечеством».
Вот характерный диалог между Саулом и Вадимом.
Саул: «Расскажите, как вы работаете… Вот вы приходите на работу. Обычные трудовые будни…»
Вадим: «Хорошо. Будни. Я ложусь на вычислитель и думаю».
«Ну-ну… Постойте — на вычислитель? Ну да, понимаю. Вы лингвист, и вы ложитесь на… И что же дальше?
— Час думаю. Другой думаю. Третий думаю…
— И наконец?..
— Пять часов думаю, ничего у меня не получается. Тогда я слезаю с вычислителя и ухожу.
— Куда?!
— Например, в зоопарк.
— В зоопарк? Отчего же в зоопарк?
— Так. Люблю зверей.
9
Повесть сменила несколько названий: «Возлюби ближнего», «Возлюби дальнего» и только потом — «Попытка к бегству».