III
Беременна в горячий час ночной!А в «шуньке» зуд – ночнушка тучи рвется.Боль в ране. Завопили надо мной,Рожая лед, прорвавшись, звезд уродцы.
Тепло бессонной сохранить рукойТам в бездне, в сердце, в высохшем колодце,Над стылой и последнею водой,Таясь, зеркальной. Бьется, слышу, бьется
Не хер, а месяц, занавеску сняв,Упав в постель, как желтое проклятье,Лучом блестяще жаля вглубь меня
Сквозь хлопковое старенькое платье,Мои глаза, насильник, отмыкает.И шум и гром – и небо полыхает.
IV
И шум и гром – и небо полыхает,Ручищей землю хапнув. Зверский крикВнизу, в пивнушке. Ай! Рука ночнаяНабухла венами над сетью рек
Под юбочку воды, горит, вползая.Гром, будто хохот тут же. Через мигЯ влезла на тахту. Как неживая —Резь глаз, да страх – и омертвел язык…
Распалися, угаснув, молний звенья;Еще боюсь. Но вот уже зариСиничий писк. Вот, надо ж, напряженье!
Нет денег. Утро. Гаснут фонари.А туча уплывает над водой.Скотина! Я одна с моей бедой.
V
Скотина! Я одна с моей бедой,Она за тучей вслед не унесется;Сезам, закройся на запор большой,Щеколду плюс засов, цепь, крюк – от скотства!
Без денег – раз, беременная – два, вой,Смейся – выхода не остается,Посыльный из капусты, аист злой,Закрыта дверь, но жду – ключ провернется.
Чего я жду, на что в окно глядеть,И что мне – принца рисовать в тетрадке?В какую из степей мечтой лететь?
Мне б отдохнуть, пожить бы без оглядки.Молитвы мне уже не помогают,Ажно таблетки не оберегают.
VI
Ажно таблетки не оберегают.Я, бедная, не различу ночь-день.Сдвигаю стиркой крышу набекрень,Вот нервы по чуть-чуть и остывают.
Мужчина снится с крылышками. ЗнаетЖизнь. Да из роз мне стелит (без затей)Дороженьку. По ходу начинаетСя «Праздник» (хвать тампон!). Ну. Без детей.[1]
Спать дальше. Снится сон – иду по тропкеСквозь дождь и осень. Все в сырой листве.Я в пруд смотрюсь и – там уж иней хрупкий
Пробился в рыжей хне на голове!И нечто смутно веет в нос – зимой.Все ж без тебя спокойней, милый мой.
VII
Все ж без тебя спокойней, милый мой.Зима и поле. Подзамерзла слякоть:Скольжу по льду. Боюсь ступать, полойИграет ветер. Собралась заплакать…
Зачем здесь ты-то? Вот нахал бухой!И почему в ногах застигла слабость?Чарльстону врезали. Хам, взял рукой,Схватил за талию. Мороз. Взорвалась.Снег – простынь – зарычала белизной,
Слезает рыжесть – на кудрях седины,И я соединяюся с землей(Из-за тебя я строчку пропустила).Поземка убирается, сияет.Ай, что-то страшно сердце нарывает.
VIII
Ай, что-то страшно сердце нарывает.Рвет пузо ритм биения земли.Так все же роды. Схватки наступают.И рада б в рай, ан грех ярчей сопли.
Страданье клапан сердца открывает.Взгляд рябью смят. Березы процвелиВ мозгах да с шумом, кудри их сплетаетУ неба ветер, жарко высь звенит,
Стон горести земли трясет глубины,Себя осознаю я рощей …Вдруг —(Какой-то странный знак библейских мук)Что родила? А гроздия рябины.
Зачем-то ягоды рожаю я.Чем ты, каз-зел, осеменил меня?
IX
Чем ты, каз-зел, осеменил меня?Где дети? Между ног ползут растенья…Горячей липы треснула кора,Бессчетны корни, полные гниенья,
И дико больно. Вод отходит грязь,И новые ползут. И гуще тени,И все темней, и, в схватках изнурясь(Я слышу, что уж птиц выходит пенье),
Слова забыла. Только ты – свинья!Бурлят, взмывая гейзерами, слезы.Нет средств! Ты, жопа! Схватки из меня
Купюры пригоршнями мечут в воздух,Зелеными страдаю доллара́ми.И родов не прервешь при всем старанье.
X
И родов не прервешь при всем старанье,И продолжать не слишком ли: все вновь«Поплачь», – шепчу себе, а с тем рыданьемВдруг слезно выливаю лимфу, кровь.
Куда ведет людей роман недальний!..Расплата некрасива за любовь.Пусть выдует мне Пушкин гроб хрустальный!..Разбит гроб серых трелью соловьев,
Вновь Елисея бравая рука!..Но почему я скалы, облака,
Луну рожаю! Смерть зову: Родная!Отремонтируй гроб. Дай, ледяная,
Коснусь руки – чтоб боль ушла моя.Ты врал мне, дрянь, что можешь все, творя.