II
Что ж, генеральная уборкаПо всей земле произойдет.Что ж, Таня! Смерть-то – мародерка —Нас всех, как липки, обдерет.
Придя во храм, мы скажем: «Боже!По капле в этих лампах есть.Мы сами по себе не сможем:Храни нас, как хранил до днесь!»
Я писал ее двадцать лет.
I
К Тебе я тяготею, точно к злу,К Твоим ладоням душным.Но мчится солнца луч сквозь облако-скалу,И не могу я быть Тебе послушным,И не могу я быть Тебе послушным.
II
Свиданий наших каждое мгновеньеИзгнанием из Рая мне грозит,И утро, точно страх Богоявленья,Меня бросает в труд, и пот с чела бежитСвиданий наших каждое мгновенье.
III
И мчусь я от Тебя, тропы не разбирая,Судьбу кляня!Так оттого, Мой Друг, я ночью жажду Рая,А Ты меня.И мчусь я от Тебя, тропы не разбирая…
Как стало… пусто – на поле сыром!От рощицы (задернутой вуалью)Повеяло – грунтованным холстом.Повеяло морозцем. И печалью.
Что за пейзаж на небе голубомС небрежностью кисть ветра создавала!Теперь же осень на дворе настала,Как пишут все. И занялась огнем.
Где ванная, где унитаз[4]Стоят для нашего вниманья,Здесь раньше флейты[5] звон не гас…О, горькое воспоминанье!О, мрамор «маленький двойной»! —И пар над чашками – как в терме,Души нет в те: души нет в теле —И горький черный лишь настой[6]. II
Весь мир – из одного кафе;Весь – из единой римской бани;Весь – из шинели. Флаг над намиКак пар над кофе!Тут-то ФетИ видел Ласточку своимиГлазами[7] – в невский глядя дым —С Андревною перед Крестами,Как дважды два – четыре, мы стоим;И не меняемся местами[8]. III
О! Голубой пар. Голубой парок. Как Кюхельбекер на морозе[9].Все, что свистел ты на допросеПод «яблонькой»[10] – Господь с тобой.Кафе одно на всех – кто свой:Как церковка на льдистом склоне. Вон – в тот проспект на небосклонеНас тетки вымели метлой.
I
Душа измята. И заплакана аллея.И утро шелестит русалочьим хвостом:С Авророй расстаюсь, от поцелуя млея.«Какого же рожна я оставляю дом?»И ветра перезвон на музыку прилива.Пожухлая листва. И электрички стук…И мгла прозрачная, и согнутая ива.Дрожание струны и деки долгий звук.
II
И распрямленный путь, холодный и пустой.И бессердечие горизонтальных линий.Ненужных мне ресниц коснулся ранний иней.Смех электрический уносит ветер злой.Душа помятая, душа – чертополох.Он у обочин царскосельских вырос.С корнями вырвана, летит душа на клирос,Чтоб с грустью утверждать, что мир не так уж плох.
III
Все шелестел цветок под ветром, как другие,Хоть не пускала свет еловая хвояНад нищей и сырой обочиной России —Где Всадник! Без короны голова твоя.А выметут сорняк из каменного храма,И нищий слепенький, ладошку занозив,Пойдет его нести. И пиво пить в розлив,И стряхивать репьи. И злобно. И упрямо:«Катись, Чертополох, по голому пути! —Корнями изучай дорожную щебенку,
Бросаяся в глаза то маме, то ребенку,(От их жестоких глаз и зверю не уйти)».
IV
Я плащ тебе дарю. Хоть пуг-виц нет на нем,Носи, Душа моя. Пусть и покрой босяцкий,Носи с достоинством, не кашляй под дождем,Не стань гвоздичиной на кофточке у цацки!
V
Перекати-репей, по колющей стернеКатись туда, где губы дня смыкаются у края,Там светит между них росинка золотая,Там вянут все цветы. Там я подобен мне.
I
Навсегда вези меня, по стуже,Облизывая с рельсов снег, как мед!Брызги сыпанутся из-под дужек.Железо ободами запоет;Рельсы вздрогнут – весть передавая.Качнется под окошком вечный знак.(В Петербурге стоит звать трамвая,А только ждать его – бесполезняк).
II
Блеснув зеленоалыми очами,Звонком ударил и прошел – сквозной:Над фонарей оплывшими свечамиУнося рай окон золотой.Луну оставил сиротливо снежнымПятном, летящим отраженьем – в тучах.
вернуться«Сайгон» – кафе при ресторане «Москва» на углу Невского и Владимирского проспектов служило местом собраний трех поколений ленинградской богемы и является своеобразным памятником культуры.
вернутьсяВ том числе там собирались и любители Горация.
вернутьсяВ период крушения империи на месте кафе был открыт магазин элитной сантехники.
вернутьсяВ советское время игра на блок-флейтах и пр. в «Сайгоне» преследовалась, но не смолкала.
вернутьсяСпециальный «маленький двойной» кофе в «Сайгоне» заваривали известные по именам всему Ленинграду работницы, их искусство сравнивалось, они следили, чтобы очередь к одной из них была длиннее, чем к другой. Строка же представляет собой цитату из популярного в то время автора-исполнителя Б. Г. В оригинале звучит: «и горький дым, и горький чай», так как у известного поэта всегда не хватало денег на кофе.
вернутьсяПетербуржская легенда. На самом деле стихотворение «Природы праздный соглядатай» написано в деревне Воробьевка. От прудов, упомянутых автором, осталось столько же, сколько от «Сайгона», поэтому легенда приводится здесь правомерно.
вернуться«Дважды два – четыре»: 224-я статья советского Уголовного кодекса, определяющая наказание за хранение и изготовление наркотиков. Последние обитательницы «Сайгона» стояли перед знаменитой с древних времен тюрьмой «Кресты» так же, как Анна Андреевна Ахматова в поэме «Реквием», но в связи с другой статьей.
вернутьсяНаибольший любитель кофе среди поэтов «Золотого века» Кюхельбекер кроме оды «Кофе» написал стихотворение об ожидании Пушкина в промерзлой нетопленой квартире, чем предсказал более, чем за сто лет мироощущение сайгоновских обитателей.
вернуться«Яблонькой» называлось отделение милиции в начале Лиговского проспекта, напротив Московского вокзала, ближайшее к «Сайгону».