– Кого? – удивился Серж. Задумался. – Нет, Люба, я думаю, что женщины твоего типа должны пользоваться ядом, который они хранят в перстне. – Поднял руку, мелькнул перстнем.
Тень раздумья мелькнула на ее лице.
– А можно застрелить из пистолета, или задавить машиной, или зарезать ножом, или отрубить голову… – продолжала она.
Серж подошел к ней, взял на руки и посадил на невысокий шкаф.
– Остынь немного, женщина либерти!
…Ненакрашенная, белесая Вера сидит в скомканной постели в своей комнате. Комната девочек преобразилась. Кое-какая мебелишка, с покушением на антикварную. Панели в комнате расписаны какой-то изысканной китайщиной, всё в том же стиле либерти. Видно, Серж руку приложил.
Люба вытряхивает из комода вещи.
– Всё время валялась, всё время под руки попадалась, куда задевалась… – шипит она.
– Зачем тебе? – тихо спрашивает Вера.
– Нужно! Нужно! – закипает Люба. – Вот она, сволочь!
Люба торжествующе подняла белую кепку с козырьком.
– Вот она!
– Ездили на дачу. Он дал, чтобы голову не напекло, – невесело сказала Вера и отвернулась.
– Так это его кепка? Его? – жгуче интересовалась Люба.
– Его, чья же ещё, – вяло ответила Вера.
– Ну, гад, держись! – зашипела Люба и швырнула кепку под ноги.
Козырек хрустнул и переломился. Люба, растаптывая острыми каблуками кепку, приговаривала:
– Так тебе! Так тебе! Так тебе!
Вера посмотрела из-за плеча и накрыла голову одеялом.
Люба подняла кепку и стала ее выкручивать, но этого было как-то недостаточно. Она бросила ее на стол, пронеслась по комнате вихрем и, вытащив откуда-то ножницы, вонзила их в измятую, потерявшую свой празднично-летний вид кепочку. Ткань затрещала. Люба вытащила ножницы и, держа кепку на весу одной рукой, вонзала в нее ножницы, как в живого лютого врага, и постанывала:
– Так! Так! И ещё!
А потом швырнула кепочку прочь и кинулась к Вере:
– Всё! Вставай! Вставай же! Я с ним расправилась!
Вера повернулась к сестре:
– Ты сумасшедшая? Это он со мной… расправился…
…Серж показывает большие фотолисты, на которых изображены московские здания стиля модерн. Их внимательно, с улыбкой рассматривает черноволосый молодой человек в роговых очках, в лиловом шейном платке, в шелковой рубашке. Итальянец, красавец, симпатяга.
– Мне очень нравится, Серж. Это как-то обработана пленка, специально, да?[2]
– Да, – кивает Серж, – мой секрет.
– Тре бьен, тре бьен, – улыбается Гвидо, – еще есть?
– Конечно, – пожимает плечами Серж. – Я сделал полный каталог московского модерна.
– Опубликовано? – спросил Гвидо.
– Нет, были переговоры с издательством. Ничем не кончились, – ответил Серж.
– Мне это очень нужно. Я хочу купить, Серж, – просит Гвидо.
– Пожалуйста, без негативов, – легко соглашается Серж.
– Я предпочитаю больше заплатить и иметь негативы, – предлагает Гвидо.
– Это будет дорого стоить, – предупреждает Серж.
– Я понимаю. Я хотел бы взять эти фотографии как иллюстрации в мою книгу, – объясняет Гвидо.
Серж перебирает фотографии.
– Ты предполагаешь вынести мое имя на обложку? – спросил Серж.
– Конечно. Если это не создаст тебе трудностей в жизни. Как ты захочешь, Серж, – отвечает Гвидо.
– Полторы тысячи, – сказал Серж.
– Тебе наличные? Как тебе удобней? – спросил Гвидо.
– Нет, пусть пока побудут у тебя. Пока мне нужен только хороший проигрыватель. Сможешь привезти в следующий раз? – спросил Серж.
– Хорошо, конечно, – согласился Гвидо.
Серж тем временем доставал еще одну папку.
– Посмотри мои работы в интерьере, Гвидо.
Перед Гвидо раскинулся большой веер фотографий, на которых сестрички позировали среди стильной мебели, обряженные в шляпки, перья, шелка прекрасной эпохи.
– Боже! Какая женщина! Какая женщина! – ахнул Гвидо.
Итальянец забегал по комнате, не выпуская фотографии из рук. В это время распахнулась дверь и вошла сестричка. Это была Вера. Она была коротко острижена, тонка, бледна и серьезна.
Итальянец бросил фотографии на стол, перепрыгнул через всю комнату и встал перед Верой на колени. Зазвучало, что-то итальянское, длинное, звучное и певучее. Он был прирожденный актер, этот итальянец. В лице его одновременно были и восхищение, и патетический восторг, и лукавство, и юмор…
– Серж! Что он говорит? – с бледной улыбкой спросила Вера.
– Он говорит, – сказал Гвидо, целуя руку, – он говорит: я вас люблю!
Вера вытянула из рук Гвидо пальцы и устало сказала Сержу:
– Кобели, все кобели…
А Гвидо подошел к Сержу, подтащил его к окну и сказал по-французски что-то, чего Вера не поняла. А фраза была такая: