Он обратил внимание на то, как отвела взгляд Графиня. Как скрипнул зубами Пастух. Как расслабленно болтающий ногой Поэт затвердел в своём кресле, словно обратившись пугалом — тощим скелетообразным существом, на которое кто-то натянул потрёпанный костюм. Даже Архитектор, беззвучно шевеливший губами и выводивший по столешнице пальцем закорючки, растерянно захлопал выцветшими старческими глазами.
Они знали это. Ещё до того, как приняли приглашение разделить участь клуба «Альбион». Знали, что каждому из них отпущен свой срок — тот временной промежуток, который Он милостиво дарит своим новым гражданам, прежде чем распорядиться ими по своему усмотрению, как полноправной собственностью.
— Значит, он ждёт, — негромко и веско произнёс доктор Генри, — Даёт время. Вот первая наша задача, господа. Понять, что он такое и почему даёт этот срок. Мне кажется, в глубине души каждый из вас имеет мнение на этот счёт. Объединив эти мнения, мы можем оказаться на шаг ближе к избавлению. Осознать, с чем столкнулись. Понять внутреннюю суть нашей темницы. Кто-то… кто-то хочет высказаться?
Они молчали. Долго, не глядя друг на друга. Пока наконец Архитектор, досадливо цыкнув зубом, не поднял тощую руку.
— Я самый старший из присутствующих здесь, наверно, будет справедливо, если я возьму слово первым.
— Будьте добры, мистер Уризель, — с облегчением произнёс доктор Генри, — Охотно выслушаем ваши предположения.
Бывший инженер-архитектор решительно поднялся, выпростав из-под стола фалды ветхого пиджака.
— Я хотел сказать… Кхм. Конечно, это всё в порядке теории, но… Словом, будь что будет, а я скажу, — он набрал воздуха в узкую грудь, — Он — это никакое не чудовище.
Кажется, в тишине хмыкнул Поэт. Доктор Генри даже не посмотрел в его сторону. Сейчас его интересовал не он.
— Поясните свою мысль?
Архитектор приосанился, словно очутившись в знакомой обстановке.
— Охотно. Та могущественная сила, которую мы прозвали Левиафаном, вовсе не злокозненный злоумышленник, которому нравится истязать своих пленников. Мы сами убедили себя в этом, точнее, это сделало наше субъективное сознание, привыкшее иметь дело с нам подобными, но бессильное объять непривычную для себя величину. И я повторяю, Он — не чудовище!
— А кто? — буркнул Пастух, неприязненно глядя на него, — Быть может, Дух прошлого Рождества[92]?
— Сила, — Архитектор прикрыл глаза дряблыми веками, отчего это слово прозвучало ещё более торжественно, — Сила, которую мы безосновательно облекли личностью и мотивами, своим воображением создав из неё подобие сказочного дракона или библейского морского змея — как вам угодно… Левиафан — это парадокс невообразимой сложности, порождённый локальным искажением пространства-времени. Вообразите себе точку на карте, в которой, подчиняясь невидимому силовому полю, фундаментальные физические законы начинают закручиваться и искажаясь, переплетаясь подобно ботиночным шнуркам. Точку, в которой закон Дальтона становится таким же бессмысленным, как бормотание уличного попрошайки, а законы термодинамики перестают означать вообще что бы то ни было. Наша тюрьма — это точка искажения, в которой всё сущее переплетено, перепутано и переустроено на непривычный нам манер.
— Вселенский хаос? — осведомился доктор Генри, единственный из сидящих за столом, сохранивший невозмутимость.
— Нет! — Архитектор дёрнул безукоризненно выбритым подбородком, — Нет, Доктор! Хаос неуправляем и не способен сохранять хоть какие бы то ни было связи и структуры. А Новый Бангор — способен. Скорее, его суть сродни… уравнению. Огромное многомерное уравнение, столь сложно устроенное, что по сравнению с ним гипотеза Гольдбаха[93] сродни детской шараде. Для того, чтоб противостоять уравнению, не нужны кинжалы и верёвочные лестницы, нужен мел — много мела.
— Значит, канцелярские крысы и безумные рыбоголовые чудовища по своей сути — иксы и игреки? — насмешливо осведомился Тармас, не замечая устремлённый на него гневный взгляд Графини, — Превосходная теория.
— Я говорю не об этом! — раздражённо произнёс Архитектор, — А о том, что Новый Бангор — это место, где все известные нам законы проистекают по неизвестным нам правилам. Но там, где есть правило, всегда есть закономерность. Надо лишь выявить её. Сделать зримой. И единственный инструмент, который может нам в этом помочь, это анализ. Беспристрастный сухой анализ, холодный, как лабораторное стекло. Нам не нужно противостоять Новому Бангору, нам нужно разгадать его! Вытащить наружу корень уравнения, спрятанный за жуткими декорациями.
93
Гипотеза Гольдбаха (Теорема Гольбаха) — открытый математический вопрос, сводящийся к тому, что любое чётное число, начиная с 4-х, можно представить в виде суммы двух простых чисел.