Распрощались с Горьким и с Капри 8/21 мая. 15/28 мая 1910 года Горький писал Е. П. Пешковой: «Бунин уехал 21-го» [454].
На обратном пути, от острова до Неаполя, их сопровождали Горький и М. Ф. Андреева, пробывшие в Неаполе вместе с ними два дня. В конце путешествия побывали в Афинах, Смирне (Измире) и Константинополе. 10/23 мая Бунин сообщал Н. И. Иорданскому с парохода «Senegal», находившегося в Ионическом море: «Возвращаемся в Россию, напишите, пожалуйста, в Москву (Столовый, дом Муромцева), что говорят о „Деревне“» [455]. В Одессу они прибыли 18 мая ст. ст.
Здесь задержались один день, два — в Москве и уехали в деревню, чтобы провести там все лето. По дороге заехали в Ефремов, к матери.
«После Москвы, — писал Бунин Горькому 15 июня 1910 года из Глотова, — жил на торчке в Ефремове, при матери, — ей все хуже, — потом искал дачу под Ефремовом, ездил под Елец, в Липецк, ибо сестра (С. Н. Пушешникова, двоюродная сестра. — А. Б.), у которой обычно провожу лето, тоже больна, — страхом смерти, — хотел снова ехать на юг, так как Вере прописано морское купание… Кончилось все это прежней обителью, но надолго ли? По всей России — холера, льют ледяные дожди» [456].
Бунин надеялся в Глотове закончить «Деревню», продолжения которой ждал «Современный мир». Он жалел, что запродал повесть, лучше было бы написать, говорил он, «несколько портретов мужиков»; с ним не соглашались.
В указанном выше письме Горькому он говорит, что работать «еще не начал, дни провожу пока за чтением». Читал Толстого, который захватил его необыкновенно; он писал Нилусу 10 июня о «Воскресении»: «Это одна из самых драгоценных книг на земле».
Долго в деревне он не засиделся: появилась холера, «было несколько смертей и заболеваний, — писал Ю. А. Бунин своей знакомой Елизавете Евграфовне 7 июля 1910 года… — Прибыл санитарный отряд. Оставаться оказалось, конечно, невозможным. Поэтому я, Ваня, Вера Николаевна и один из моих племянников уехали оттуда, и сейчас мы в Ефремове… Здесь в Ефремове положение крайне тяжелое: мать в совершенно безнадежном состоянии, она вся опухла, пульс то сорок, а через минуту более ста, она почти не может двигаться» [457].
К умирающей матери был вызван в начале июля Евгений Алексеевич из Петербурга, где он совершенствовался в живописи. Мария Алексеевна и жена Евгения Алексеевича Настасья Карловна ни днем ни ночью не отходили от больной.
В середине июля Людмила Александровна скончалась. Юлий Алексеевич писал Елизавете Евграфовне 19 июля 1910 года: «Дорогая моя, вчера похоронили нашу мать. Она скончалась в ночь с 15-го на 16-е июля. Последние дни она почти все время была в бессознательном состоянии. На похоронах было много народа; сегодня поразъехались, — между прочим, уехала в Орел Маша с мужем и детьми… Я через несколько дней уеду в Москву» [458].
В день смерти матери И. А. Бунин в Ефремове не был. «Из всех нас, — писал Юлий Алексеевич Елизавете Евграфовне 1 августа 1910 года, — отсутствовал при кончине матери Ваня, уехавший в Москву, так как говорит, что совершенно не выносит таких событий. К тому же ему совершенно необходимо окончить повесть в августе, и он работает не вставая» [459]. Уехал Иван Алексеевич 10 июля.
Шестнадцатого июля Бунин писал Е. И. Буковецкому: «В Москве изнурили дожди и тревога за мать, и усилия — работать: ведь до зарезу нужно! Нынче рано утром получил от братьев телеграмму, что мать скончалась» [460].
Смерть матери, по словам Бунина, «весьма пристукнула» его [461] (письмо М. В. Аверьянову 28 июля 1910 года). Чувствовал он себя очень скверно, но продолжал работать. 20 августа он писал Горькому, отвечая на его письмо: «Вот уж по-истине не умею сказать, как тронуло нас ваше участие к нам!» [462] «Тронул» сочувственный отклик Горького в тяжелые для Бунина дни.
Месяц, прожитый в Москве, Бунин работал с исключительным напряжением, «писал часов по пятнадцати в сутки, боясь оторваться даже на минуту, боясь, что вдруг потухнет во мне, — говорит он в письме к Горькому, — электрическая лампочка и сразу возьмет надо мной полную силу тоска, которой я не давал ходу только работой. А потом это напряжение привело меня к смертельной усталости и сердечным припадкам до ледяного пота, почти до потери сознания.
…Повесть я кончил (считаю, что погубил, ибо сначала взял слишком тесные рамки, а последнее время было чересчур тяжко работать)…» [463].
Много значило для Бунина в это тяжелое время то, что рядом была Вера Николаевна. Вспоминая этот трудный для них год, Вера Николаевна писала Бунину 9 сентября 1912 года: «Никто, кроме меня, не умеет тебя успокоить. Ведь ты помнишь в годы, когда ты писал вторую часть „Деревни“, и холера в Москве была, и горе большое у тебя было, я сумела так тебя лелеять, что ты чувствовал себя, насколько при данных условиях было можно, хорошо…» [464]