В 12-м номере «Нового журнала» в статье «Юбилей Бунина» сказано: «…Все сходятся в том, что он гордость и украшение русской литературы. Его юбилей — ее большой праздник» [1004] . Рассказ «Речной трактир», писал Бунину Алданов 26 декабря 1945 года, «всех приводит в восторг, даже ваших нынешних политических недругов: у нас ведь есть читатели всех взглядов» [1005] . Алданов потом скажет Бунину: «…Немного есть в русской классической литературе писателей, равных вам по силе. А по знанию того, о чем вы пишете, и вообще нет равных: конечно, язык „Записок охотника“ и чеховских „Мужиков“ не так хорош, как ваш народный язык» [1006] .
«В честь старости» Бунина (и художника А. Бенуа) вышел в 1946 году «Русский сборник»; в нем напечатаны рассказ «Зойка и Валерия», статья Адамовича о Бунине, рассказы Тэффи, Ремизова, воспоминания Бенуа, посмертно стихи Гиппиус и Цветаевой, также произведения других авторов. В еженедельнике «Cavalcade» в 1946 году напечатаны в переводе на французский язык рассказы, вошедшие в сборник «Темные аллеи», «Ворон», 20 июня и «Поздний час», 10 октября [1007] .
В Нью-Йорке в юбилейные дни издан рассказ «Речной трактир» в художественном оформлении М. В. Добужинского — одна тысяча нумерованных экземпляров. Вера Николаевна, послав экземпляр (№ 355) автору этих строк, писала 26 января 1960 года о Бунине и об атмосфере у них в доме в те дни:
«Издание это было по подписке. Одна из организаторш была М. С. Цетлин, вероятно и М. А. Алданов. Оно дало нам возможность прожить некоторое время. Помню, когда кто-то принес довольно большую сумму, Иван Алексеевич лежал с высокой температурой в воспалении легкого. Это было на Рождестве. У нас была детская елка. Мы хотели отменить, но Иван Алексеевич настоял, чтобы она была. С нами жили Олечка Жирова и ее мать. Дети, узнав, что Иван Алексеевич болен, были очень тихи. Пели святочные песенки в полголоса. А Иван Алексеевич был в жару, ему было трудно написать расписку. Это было в 1946 году 7 января. Тогда у нас в квартире жило пять человек. М. С. Цетлин в шутку называла ее „ночлежкой“. Вот вам крохотный кусочек из „Бесед с памятью“».
Через месяц от воспаления Бунин поправился. Все же полного выздоровления не было. А в квартире стоял холод. Дни его болезни прошли для Веры Николаевны в изнурительных заботах. «У нас ведь топится только комната, где живет Ян, то есть столовая, а в остальных бывало очень прохладно <…>, — писала она М. С. Цетлин 8 февраля 1946 года. — Я больше двадцати дней не раздевалась, спала около Яна, на той же постели. Приходилось иногда раз пять в ночь подыматься. Теперь уже сплю у себя, и ночью меня он не тревожит. Доктор Казас нашел, что болезнь Ивана Алексеевича „от расстройства всего организма“. Ян очень исхудал, ноги — палочки. Стараюсь доставать все, что можно. Но что это стоит! Не успеваю менять „пятитысячники“».
Двадцать первого июня 1946 года был опубликован в Париже в специальном выпуске «Союза советских патриотов» указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1946 года о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц, утративших советское гражданство, проживающих во Франции. Тридцатого июня перед эмигрантами выступил с речью А. Е. Богомолов. На этом собрании были Зуров, Тэффи, Н. В. Кодрянская. Зуров потом рассказывал Буниным, что приходилось вставать двадцать раз; от всего собрания послали приветствие советским властям. Зуров писал автору этой работы 12 августа 1966 года:
«Иван Алексеевич не присутствовал на вечере в зале (театральном (Iéna), где советский посол А. Е. Богомолов торжественно (после долгой речи) вручал б. эмигрантам советские паспорта)». Бунин, разумеется, советский паспорт не брал, Вера Николаевна в одной из статей впоследствии опровергала лживые слухи на этот счет.
Многие были взволнованы, кто-то хотел уехать, другие с ними спорили, у кого-то происходил даже разлад в семье между сторонниками и противниками репатриации. Активизировались советские агенты, впоследствии разоблаченные сотрудники НКВД — ГПУ — враги Бунина: Николай Яковлевич Рощин (о нем сказано выше); Антонин Петрович Ладинский, после войны — «советский патриот», выслан из Франции в 1948 году, вернулся в СССР в 1955 году; Владимир Сосинский, Алексей Эйснер [1008]; Лев Дмитриевич Любимов, в 1940-е годы — «советский патриот», в 1948 году выслан из Франции, приехал в Москву в 1957 году; Василий Васильевич Сухомлин был разоблачен как многолетний советский агент, уехал в СССР [1009].
Эти журналисты, а также Дмитрий Михайлович Одинец, редактор газеты «Советский патриот», вернувшийся в СССР, из тех, о ком Бунин сказал, что они «по своим убеждениям, или по обязанностям, то и дело и всячески хулят, порочат в своей печати эмигрантов» [1010] .
За Буниным велась слежка, это видно из материалов МИД СССР, ксерокопии которых предоставил нам артист кино Д. Е. Черниговский. Делались официальные запросы из Москвы посольским работникам о его настроениях и о том, что он пишет, печатает; в ответ шли донесения, пускались в ход фальшивки с жалкой попыткой подделать его почерк. А. А. Гузовский, приславший машину, чтобы отвезти Бунина к Богомолову, как видно из его письма заведующему первым европейским отделом Народного комиссариата иностранных дел СССР С. П. Козыреву, обыкновенный шпион. Омерзительно прикасаться к переписке 1945–1946 годов таких чинов, как председатель правления ВОКСа (Всероссийского общества культурных связей с заграницей) В. Кеменов и заместитель народного комиссара иностранных дел СССР В. Г. Деканозов, читать их просьбы сообщить «сведения», «характеристику», вранье о том, будто Бунин заявлял о желании приехать в СССР.
После ухода из жизни Бунина не оставили в покое его вдову Веру Николаевну. Об этом с некой даже гордостью рассказал бывший дипломат-шпион в «Воспоминаниях советского разведчика», напечатанных в «Литературной России» [1011] , его высмеял Л. Лазарев в «Литературной газете» [1012] .
Власть, обладавшая мощным репрессивным аппаратом, способным проникать и в зарубежье, не знала, как справиться с писателем, — как его приручить или запугать, — обладавшим во всех цивилизованных странах огромным авторитетом. Уехать в советский «рай» он не захотел, тогда пытались, с помощью своих агентов, оболгать его, показать миру таким, каким хотелось Москве видеть его: идейно порвавшим с эмиграцией.
Д. М. Одинец, публикуя интервью Бунина В. Курилову, оболгал его и исказил некоторые слова, сказанные в частной беседе. Бунин сообщал Алданову 1 июня 1946 года, какое письмо он отправил в газету Одинца:
«Письмо в редакцию „Советского патриота“.
Позвольте заявить в ближайшем номере вашей газеты мой протест по поводу интервью со мной, напечатанного в „Советском патриоте“ от 28 июня. Я твердо и при свидетелях заявил г-у В. Курилову, автору этого интервью, что даю ему право опубликовать только однумою фразу, выражающую только одно — мою скромную мысль о значительности для русской эмиграции указа 14 июня. Несмотря на это, в „Советском патриоте“ напечатано было нечто совершенно иное: описание моего то якобы „скорбного“, то якобы „взволнованного“ лица и целый набор восторженных фраз, которых я и не думал произносить, — вплоть до заключительной фразы всего этого интервью, резко исказившего выдуманными за меня словами даже тот частныйи краткий разговор, на который я был вызван моим собеседником. Ив. Бунин, 30 июня 1946 г.» [1013] Письмо-протест было опубликовано 5 июля. Редактор «Советского патриота» прибавил слова: «Многоуважаемый господин редактор» и «С почтением».