«Идем по Босфору… Народ все простой. Все перезнакомились. Черное море, которого я боялась, мы прошли вполне благополучно… В Константинополе пробудем до завтрашнего дня. Отход назначен в 5 ч. вечера. Может, сойдем на берег и еще что-нибудь посмотрим, чего не видали… Совершенно для нас неожиданно мы заходим в Бейрут, там мы были в первое наше путешествие… Пишите в Каир — на имя Яна: Jean de Bounine, poste-restante.
Мы думаем в Египте провести месяц с лишком, но где обоснуемся, еще не решили, может, Гелуане, может, Луксоре, может, в Ассуане. Это будет зависеть, во-первых, от погоды, а во-вторых, от отелей. Сейчас сезон в самом разгаре в Египте, а поэтому, может, трудно будет подыскать по вкусу комнату, если не хочешь платить бешеных сумм. Возвратились из Константинополя на пароходе. День был редко прелестный. На солнце было даже жарко. Странно лишь, что солнце так рано садится! — сегодня пришли в Бейрут. Погода чудесная» [481] .
О пребывании в Ливане писал также Бунин Юлию Алексеевичу 23 декабря из Бейрута, где, по его словам, «ни один самый лучший день нашего лета не сравнится с этими двумя днями, что мы в Бейруте… Нынче едем в Порт-Саид» [482] .
В Порт-Саиде Бунин заболел; пришлось высадиться и отправиться в Гелуан. Из Гелуана он писал брату 30 декабря 1909 года (12 января 1910 года):
«Милый Юлий, в Черном море прошли очень спокойно, от Константинополя до Бейрута качало, но плавно, широко — и волна была хорошая, да и пароход огромный, сильно нагруженный. Из Бейрута я писал тебе — открытку. Чувствовал я себя недурно, но побаливала порою какая-то <точ>ка в животе… В Сочельник мы подходили к Порт-Саиду, я глядел на приближающиеся огни его и вдруг почувствовал в вышеуказанном месте боль нестерпимую. Ел я все предыдущие дни много, аппетит в море увеличился, еда была очень вкусная и тяжелая, и я подумал, что это от засорения желудка… Боль схватила такая (и в вышеуказанном месте и напротив — в почке), что я чуть не потерял сознания. Добрался до каюты и, обливаясь ледяным потом, стал орать… Был фельдшер пароходный, доктор из Порт-Саида (санитарный, ибо мы стали в карантин), был доктор-турок, плывший с нами (с солдатами из Сирии, которых мы везли в Джедду) — никто ни кляпа не понял, а боль была такая, что прерывался пульс. Стали делать припарки, делали почти всю ночь — и боль стихла. На другой день был слаб страшно. Вечером 25-го вышли в Суэц, пришли туда 26-го утром. 26-го вечером мы прибыли в Каир, на другой день переехали в Гелуан. 26-го вечером снова была боль, но уже далеко не такая, поставил грелку, полежал в вагоне — прошло. Потом не болело дня два, нынче снова побаливает — почти весь день… Был здесь у доктора Рабиновича — говорит: сдвинута почка, предлагает ехать в Каир, в рентгеновский кабинет. Подумаю…
Живем на окраине этого маленького, чистенького плоскокрышего городка, на вилле, снимаемой одесской еврейкой под маленький санаториум. Больных тут всего трое, но они внизу, а мы наверху, совсем одни. Вид у нас на юг, запад и север, на всю долину Нила и на все пирамиды. Хлопочет угодить нам еврейка страшно — благодаря моей знаменитости. Платим ей очень дешево — шесть рублей в сутки за двоих. Дорого здесь везде ужасно. Два хороших отеля есть — там за двух надо платить двадцать рублей в сутки. Погода была сперва как у нас в июле, нынче серо, но можно ходить в летнем пальто» [483] .
Бунин и Вера Николаевна пробыли в Египте «больше шести недель, побывав в Каире, хорошо с ним ознакомились, потом отправились по железной дороге в Луксор, после — в Фивы; жили некоторое время на Суэцком канале в ожидании парохода Добровольного флота, но не дождались (произошла какая-то авария) и отправились в Коломбо на „Французе“ — плавание на нем описано в его дневнике под названием „Воды многие“» [484] .
На книге Бунина «Петлистые уши и другие рассказы» (Нью-Йорк, 1954), присланной мне из Парижа в 1958 году, Вера Николаевна написала:
«Стр. 332–361 — наше плавание по Индийскому океану 13.11,—1.III.1911 года». Отмеченные страницы — это «Воды многие» Бунина. В письме ко мне от 23 мая 1958 года Вера Николаевна говорит, что «Воды многие» — «это его дневник, когда мы шли на Цейлон в 1911 году. Я считаю, что это одно из самых значительных его произведений, ибо он там приоткрывается. Эта книга („Петлистые уши“. — А. Б.) была его последней, которую он проредактировал, — она вышла уже после его кончины. В ней собраны произведения двух родов: самые жестокие и самые благостные».
О Египте и о «скитаниях» в ожидании парохода Добровольного флота Бунин писал Юлию Алексеевичу 10/23 января:
«Вчера приехали в Люксор, завтра уезжаем в Ассуан. Погода — как наш июньский, прохладный и серовато-нежный день. Развалины храмов громадны, но производят впечатление глиняных. Много пальмовых рощ, среди них деревушки из ила. Африка форменная» [485] . 16/29 января он пишет: «Едем из Ассуана в Люксор. В Люксоре уже были — теперь опять остановился на день, — поедем в Фивы (на противоположном берегу). В Ассуане пробыли пять суток, два раза ездили в Шелаль — на остров Филлэ. Были дни столь жаркие, что страшно было получить солнечный удар, но было и прохладно — бушевал ураган с севера. Ездил несколько раз в пустыню на осле. Довольны Ассуаном очень. Здоровье так себе. Жить везде очень дорого. Из Люксора едем в Каир» [486] . 24 января (6 февраля): «Ездили в Фивы и все осматривали — главное, колоссов Мемнона!» [487] «Мы недавно вернулись из-под самого тропика, из Ассуана, — пишет Бунин Белоусову из Гелуана 31 января (13 февраля) 1911 года. — Теперь, сбив все сапоги по пескам, могилам, пирамидам и развалинам храмов, ждем парохода на Коломбо, Сингапур, Японию» [488] . 13/26 февраля отправились из Порт-Саида по Суэцкому каналу в долгий путь — до Цейлона надо было плыть две недели. «Теперь плывем на французском пароходе на Цейлон…» [489] — писал Бунин Е. А. и Н. Д. Телешовым 13/26 февраля 1911 года. Попали они на пароход, о каком мечтали, — устаревший пассажирский, превращенный в грузовой: шел он не спеша, подолгу стоял на стоянках.
Бунин и Вера Николаевна заняли две каюты, остальные пустовали. «У меня, — пишет Бунин в своем путевом дневнике, — просторно и все прочно, на старинный лад. Есть даже настоящий письменный стол, тяжелый, прикрепленный к стене, и на нем электрическая лампа под зеленым колпаком. Как хорош этот мирный свет, как свеж и чист ночной воздух, проникающий в открытое окно сквозь решетчатую ставню, и как я счастлив этим чистым, скромным счастьем!» [490]
Когда снялись и пошли, день был облачный, мутный. «К полудню мы были уже далеко от Порт-Саида, в совершенно мертвом, от века необитаемом царстве. И долго провожала нас слева, маячила в мути пустыни и неба чуть видная, далекая вершина Синая»…
Четырнадцатого февраля были в Красном море. «Все море ходило долинами, холмами, верхушки этих холмов ярились пеной… „Юнан“ медленно кланялся солнечному морю, шедшему на него ухабистой и сияющей равниной».
К вечеру ветер утих, все пришло в совершенный покой и «радостное и сияющее однообразие», — 15 февраля пароход вступил в тропики.
Шестнадцатого прошли остров Джебель-Таир. Все было ново для глаз — остров, непривычно выделявшийся в море резкими очертаниями, новые, не виданные прежде южные звезды, придававшие ночному небу особенную торжественность, и «серебристая россыпь Ориона» на совсем еще светлом небе. «Орион днем! Как благодарить Бога за все, что дает он мне, за всю эту радость, новизну! И неужели в некий день все это, мне уже столь близкое, привычное, дорогое, будет сразу у меня отнято, — сразу и уже навсегда, навеки, сколько бы тысячелетий ни было еще на земле?»
490
См.: Бунин И. А. Собр. соч. Т. 5. М., 1996. С. 423. — В дальнейшем путевой дневник Бунина «Воды многие» цитируется по этому изданию.