Притча приглашает слушателя вынести суждение. Косвенно за началом и окончанием любой притчи стоит вопрос: «Что вы думаете?» В начале одной из притчей у Матфея (21:28) Иисус задает этот вопрос прямо.[98] Это относится и к самым кратким притчам: каким образом царство Божье подобно женщине, кладущей закваску в муку, как оно похоже на купца, ищущего жемчужины, чем оно подобно человеку, нашедшему сокровище в поле?
Греческий корень слова «притча» помогает нам лучше понять этот жанр: буквальный перевод — «положить рядом». Притча — это история, которую «располагают» рядом с жизнью для того, чтобы как-то изменить восприятие слушателя. Она требует от слушателя участия, а потому по самой своей природе диалогична. Как говорил Чарлз Додд, известнейший английский специалист XX века по Новому Завету, притча оставляет «ум в состоянии сомнения относительно ее точного смысла, и это понуждает слушателя думать самостоятельно».[99]
Важно понять, что Иисус рассказывал ту или иную притчу не раз. Невозможно себе представить, что странствующий учитель может воспользоваться такими прекрасными историями, как притча о блудном сыне или добром самарянине, только однажды. А отсюда можно сделать два вывода. Во-первых, евангелия приводят нам «краткий пересказ сюжета» историй, которые рассказывались много раз то кратко, то развернуто, в зависимости от обстоятельств. Самая длинная из них — притча о блудном сыне: ее английский перевод содержит около пятисот слов и ее чтение вслух займет четыре минуты. Но можно представить себе, как этот рассказ можно расширить, например, описав жизнь блудного сына в изгнании, его возвращение домой, и то, как он обрадовал отца и огорчил старшего брата. Это касается и других притчей. Сюжет даже самых кратких из них можно развивать, хотя, вероятно, некоторые из них оставались такими, потому что благодаря краткости подчеркивался их радикальный вызов. Во-вторых, авторы евангелий помещают притчу в конкретный контекст. Нам следует представить, как та же притча прозвучит в иных контекстах, и не сводить весь ее смысл к тому, какой она имеет в одном контексте, куда ее поместили евангелисты.
Притча предполагает взаимодействие между учителем и учениками. Как уже говорилось, она понуждает слушателя мыслить и искать ответ на вопрос «Что вы думаете?» Но вполне вероятно, что слушатель не делал это самостоятельно, а начинал обсуждать с другими слушателями или с Иисусом. Допустим, они услышали притчу о работниках в винограднике и задумались: что можно сказать о хозяине, который заплатил всем поровну, независимо от того, кто сколько проработал? Хорошо он это сделал или плохо? Это щедрость — или несправедливость? Легко представить себе, что могла завязаться оживленная дискуссия.
Или притча о добром самарянине: что вы думаете о священнике и левите, прошедших мимо избитого до полусмерти человека по дороге из Иерусалима в Иерихон? Следует ли ожидать этого от священника и левита, если официальные религиозные функционеры не отличаются добротой? Или же вы понимаете, что они стояли перед дилеммой? Они должны были оказать помощь, но одновременно — избежать контакта с трупом (о человеке намеренно говорится, что его «оставили полумертвым»). Значит здесь дело не в бессердечии, а они просто выполнили свой долг? И что вы думаете о таком долге, который мешает человеку проявлять сострадание?
Или притча о блудном сыне: что вы думаете о сыне, который просит свою долю наследства, пока отец еще жив, а затем уходит в дальнюю страну? Что вы думаете об отце, который со столь безмерной радостью принимает такого сына назад? И что вы думаете о старшем брате, который возмущен происходящим? О чем вообще эта история?
Не следует думать, что слушатели Иисуса сидели в благоговейном молчании после того, как он закончил притчу (если они не прерывали его по ходу рассказа). Я не хочу сказать, что они невоспитанные буяны или спорщики. Просто в неформальной обстановке — за едой, на сельской площади, на открытом дворе, на берегу озера — наверняка должны были возникать разговоры, тем более что манера беседы учителя располагала к взаимодействию и диалогу. Разумеется, не стоит думать, что Иисус рассказывал притчу, а затем говорил: «А теперь на десять минут разделитесь на малые группы и рассядьтесь, а затем мы соберемся и вместе обсудим те мнения, к которым вы пришли». Но можно полагать, что люди обсуждали его вопрос: «Что вы думаете?»
Притчи указывают на две особенности учения Иисуса. Во-первых, они ставят вопросы, ответы на которые не опираются на Писание, хотя, конечно, многие из них отражают умонастроение человека, сформировавшегося под влиянием Ветхого Завета и иудейской традиции. Но это не комментарии к авторитетному тексту, а потому относительно независимы от него. Почему же Иисус рассказывал обыденные истории, а не комментировал Писание? Потому ли, что не ожидал глубокого знания Библии от своей аудитории, состоящей из крестьян? Или он хотел, чтобы слушатели использовали свой здравый смысл, свои суждения, а не толкования богословов и представления о правящем обществе? Или у него был метафорический ум? Или Же это объясняется сочетанием двух или всех трех причин?[100]
98
Другие примеры: «Кто из вас?» (Лк 11:5; 14:28; 15:4; 17:7); «Какая женщина?» (Лк 15:8); «Есть ли между вами такой отец?» (Мф 7:9; Лк 11:1). См. Hultgren, Parables of Jesus, p. 8, об этих и других притчах.
99
C.H.Dodd, The Parables of the Kingdom (New York: Charles Scribner's Sons, 1935, 1961), p. 5.
100
См. рассуждения в книге Hultgren, Parables of Jesus, p. 9: «Слушателям Иисуса не нужна особая подготовка, практически им достаточно собственного житейского опыта. Он рассказывает истории о реалиях их повседневной жизни: это работа мужчины и труд женщины, потери и находки, напряженные или гармоничные отношения между отцами и сыновьями; стереотипные цари, богачи и слуги; домашние животные, семенные растения, виноградники, закваска и тому подобное».