Разумеется, революционные потрясения выносили на поверхность человеческие отбросы любой национальности — но, по особенностям российского восприятия, современники в первую очередь замечали среди них евреев. Максим Горький, искренний юдофил, еще в 1917 году предупреждал, прочитав одобрительную газетную заметку о насмешках матросов над беспомощной царицей, подписанную еврейским именем[25]:
“Я считаю нужным,— по условиям времени,— указать, что нигде не требуется столько такта и морального чутья, как в отношении русского к еврею и еврея к явлениям русской жизни. <…> Не надо забывать этого, если живешь среди людей, которые могут хохотать над больным и несчастным человеком”.
Марина Цветаева, жена полуеврея Сергея Эфрона, воюющего с красными в Добровольческой армии, оставила портрет реквизиционного отряда, орудовавшего в Тамбовской губернии 1918 года[26]:
“Опричники: еврей со слитком золота на шее, еврей — семьянин (“если есть Бог, он мне не мешает, если нет — тоже не мешает”), “грузин” с Триумфальной площади, в красной черкеске, за гривенник зарежет мать”.
Михаил Булгаков, сын профессора духовной академии, описал в дневнике посещение в 1925 году редакции журнала “Безбожник”[27]:
“В редакции сидит неимоверная сволочь, входят, приходят; маленькая сцена, какие-то занавесы, декорации. На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга, возможно, Библия, над ней склонились какие-то две головы. “Как в синагоге” — сказал М., выходя со мной”.
Наблюдения то печальные, то злые — но точные. И все же тем, кто настаивает на всеобщем покаянии евреев перед русским народом за относительное благополучие в страшное послереволюционное время, стоило бы вспомнить, что тогда пришлось пережить меламеду из города Гайсин.
Городок Гайсин отошел к России при втором разделе Польши в 1793 году и вследствие императорского запрета евреям проживать в “селах и деревнях” быстро превратился в еврейское местечко. По переписи 1897 года в нем жило около 9,3 тысячи человек, из них 4,3 тысячи евреев; к 1917 году евреев было уже примерно семь тысяч — половина населения города[28]. На них-то и обрушился гнев Божий.
В “Думе про Опанаса” Эдуарда Багрицкого, замечательного поэта из тех еврейских идеалистов, которые верили в мировую революцию, бандит Опанас среди прочих своих подвигов вспоминает и совершенные в Гайсине:
Действительно, Гайсин запомнил Опанаса очень хорошо. В 1918—1920 годах еврейские погромы проводились в городе регулярно при каждой новой смене власти: с приходом частей Добровольческой или Красной армии, войск петлюровской Директории или гетмана Скоропадского, а главное — при набегах банд Тютюнника, Волынца и других. Под водительством своих атаманов народ, освобожденный революцией, зверствовал особенно усердно. В мае 1919 года в Гайсине бандиты убили 152 евреев[29]; по другим данным — 39026; один автор говорит даже о 1200 жертвах[30]. Число раненых, искалеченных и изнасилованных — по словам С.И. Гусева-Оренбургского, “Банды врывались иногда специально для насилия над женщинами”[31] — точно неизвестно, но их, конечно, насчитывалось не меньше, чем убитых: тоже по крайней мере несколько сотен. Для сравнительно небольшой еврейской общины Гайсина это было катастрофой; но Гражданская война стала предвестием Холокоста и для всего еврейства бывшей Российской империи, сосредоточенного на землях Украины, южной России и Белоруссии.
В книге историка О.В. Будницкого “Российские евреи между красными и белыми” эта точка зрения аргументирована весьма обстоятельно. Прежде всего самими масштабами бедствия: в 1918—1921 годах погибло, по различным оценкам, от 50—60 до 200 тысяч евреев и еще около 200 тысяч были ранены и искалечены — больше, чем в погромах Хмельнитчины в XVII веке. И, кроме того, свойством, которое историк называет “качеством насилия”: в отличие от спонтанных дореволюционных погромов, в Гражданскую войну евреев грабили, калечили, насиловали и убивали организованные вооруженные формирования, будь то регулярные воинские части или временно возникшие отряды борцов за свободу.
Там, где проходили фронты Гражданской войны, еврейское население было, по существу, объявлено вне закона. При этом вожди антибольшевистских армий — и Петлюра и Деникин — на словах осуждали еврейские погромы. Зато бандиты — Тютюнник, Григорьев, атаман Струк — открыто провозглашали лозунг “бей жидов”; один только батька Махно старался оградить евреев от энтузиазма бойцов своей “повстанческой армии”. Генерал Деникин долго не решался применить власть командующего для ограничения антисемитизма добровольцев: лишь в конце января 1920 года, когда белые войска уже откатывались к Новороссийску, он издал строгий приказ, грозящий погромщикам суровыми мерами “…до смертной казни включительно”[32].
25
21 Горький М. Несвоевременные мысли (http://libru.org/russian_classic/gorkiy_m/esvoevremennyie_myisli.4577/?page=14).
27
23 Булгаков М. Мой дневник, М.: Изд-во “Правда”, 1990 (http://lib.ru/BULGAKOW/dnewnik.txt).
29
25 ЭЕЭ, статья: Украина. Евреи Украины 1914–1920 гг. (http://www.eleven.co.il/article/15410).
31
26 Гусев-Оренбургский С. Багровая книга. Погромы 1919—20 гг. на Украине, Нью-Йорк. Изд-во “Ладога”, 1983 (http://www.belousenko.com/books/russian/gusev_crimson_book.htm).