Вскоре Савельев и его спутница скрылись в толпе. Шельбицкий поднял воротник пальто, надвинул на лоб шапку и тоже направился к выходу.
5
Поселок Янрай стоял на пологом берегу моря. Большинство янрайцев жили в домах, но на окраинах по одну и по другую сторону поселка еще ютились яранги. Полдесятка домов выглядели совсем новыми. Выстроены они были недавно и теперь заселялись семьями лучших колхозников.
Янрайцы радовались, что скоро в их поселке не останется ни одной яранги. Но были среди них и такие, которые не соглашались покинуть свое старое жилище. Отец комсомольца Рультына, старик Анкоче, узнав, что сын собирается ломать ярангу и переселиться в дом, положил рядом с собой винчестер и мрачно сказал:
— Я родился в яранге, в ней и умру. Если при жизни моей станете ярангу ломать, — не успеете снять рэтэм[2], как я перекочую в долину предков.
Анкоче выразительно показал глазами на винчестер. Рультын был обескуражен. Раздосадованный, он пошел жаловаться председателю колхоза Айгинто.
Председатель торопился на охотничьи участки.
— А ты с ним не разговаривай. Ты же молодой, сильный. Возьми его на руки и перенеси! — запальчиво сказал он Рультыну.
— Не хочется со стариком ругаться. Отец же… — не очень уверенно возразил Рультын. — Слыхал я, что к нам снова Гэмаль прибыть должен. Может, его подождать? Может, мой отец Гэмаля послушается.
— Что ты, как мальчик все равно, рассуждаешь! Думаешь, что у Гэмаля только и дела будет, чтобы с твоим стариком разговаривать! — вспылил председатель. Черная жесткая челка Айгинто падала на его жаркие, в узком и длинном разрезе, глаза. Он то и дело встряхивал головой, забрасывая челку вбок, направо. Тонкие ноздри его сухощавого носа вздрагивали.
Выглядел Айгинто совсем еще юношей, тонким и гибким. Движения его были порывисты, беспокойны. Он вечно торопился и беспрестанно торопил других. Так и на этот раз он быстро натягивал на ноги торбаза, подгоняя старушку мать со сборами походной сумки.
— Беги скорее домой, бери Анкоче на руки и неси его в новый дом! — снова обратился он к Рультыну. — Поругается старик немного, а потом привыкнет.
Рультын смущенно переступил с ноги на ногу, почесав озадаченно свой густой черный ежик под малахаем и, немного подумав, пошел к учительнице Оле Солнцевой.
Солнцева внимательно выслушала Рультына, отодвинув в сторону, стопку ученических тетрадей.
— Ничего, Рультын, сейчас мы твоего отца уговорим. Вместе уговорим! — весело сказала она. Тонкое ее лицо с нежным подбородком, с чуть вздернутым, словно выточенным носиком, было решительным. Казалось, Оля нисколько не сомневается, что упрямство Анкоче они непременно победят. По-детски лукавые, живые глаза девушки придавали ее лицу оттенок беспечности. Но где-то, в строгом ли рисунке маленького рта, в двух ли тонких морщинках на высоком лбу у переносья, или в манере щуриться, как бы на миг прицеливаясь, чувствовалось что-то настойчивое, по-взрослому серьезное.
— Пойдем в ярангу, попробуем с ним говорить! — Солнцева встала из-за стола.
Перед ярангой Оля остановилась. Сейчас, когда рядом стоял новый дом, древнее чукотское жилище выглядело особенно убого. Яранга имела шатрообразный вид, с чуть смещенной в сторону входа верхушкой. Хрупкий каркас ее из выгнутых жердей был обтянут остриженными оленьими шкурами. Дверью в ярангу служил откинутый край покрышки. Внутри было темно и неуютно. На закопченных перекладинах висела одежда, оружие, рыба, куски мяса. Примерло третью часть шатра яранги занимал полог.[3] Перед пологом на цепи, прикрепленной к верхушке яранги, висел медный чайник. Место для костра было огорожено небольшим кругом из камней. Сильно пахло дымом, дубленой кожей.
Когда Солнцева забралась в полог к Анкоче, старик прикрыл шкурой лежавший на его ногах винчестер, подозрительно посмотрел на учительницу. Сморщенное лицо его выражало страдание, тревогу. Он часто кашлял, тяжело дышал.
— Трудно дышать тебе. Наверное, грудь болит? — участливо спросила Солнцева. Глаза Анкоче подобрели: ему нравились люди, которые с участием относились к его здоровью.
— Наверное, редко на улицу выходишь. А на улице воздух свежий, легче дышится.
— Да, ты правду говоришь, — неожиданно четким и довольно сильным голосом сказал Анкоче. — На улице легче дышится. Но вот трудно мне из полога выходить и назад возвращаться.
— А знаешь, можно очень хороший выход найти. Посмотрел бы ты на новый дом, который рядом с твоей ярангой стоит. Какие большие там окна. Свету много, воздуху много, дышится легко, почти как на свежем воздухе…