Вот такими маленькими они были у мамы, когда их погрузили в вагон и отправили далеко-далеко.
Чужая сторона, другой народ, ни дома — ничего у них не осталось. В голодном краю, без мужа, отца, брата, мама похоронила одного за другим маленьких дочь и сына. Жить было негде, нечего было есть. Мама сама выкопала погреб для жилья. Холод и голод явились причиной смерти ее детей.
Здесь, в Казахстане, местные жители сами жили впроголодь, все отсылали на фронт, чтобы приблизить день Победы.
Однажды, в первое лето высылки, Азимат вместе с другими детьми заскочила на колхозное пшеничное поле, чтобы оборвать несколько колосков. Они на ходу жевали и глотали. «То, что в животе, никто не увидит, не заберет», — рассуждали они. Увидев детей, охранник погнался за ними. Большие смогли убежать, а маленькая Азимат была избита плетью и еле приползла домой.
И опять вспомнилась мать. Физически здоровая, она помогала везде и всем. Она стала «атаманом» женщин во всей округе. С ней считались и приходили к ней за советом мужчины. Ее любили, уважали и даже боялись. Боялись совершить плохие поступки. Если это случалось, посыльный собирал всех подростков, и сначала в кругу, потом отдельно проводилась беседа. Она была и отцом, и матерью для послевоенных детей.
Эта женщина, которая осмелилась бросить платок перед советским судом, осуждавшим невинного человека. Человека, который имел несчастье потерять часть колхозного стада во время пурги (была очень холодная, снежная зима). Она доказывала, что материально, с помощью других, можно это возместить, просила не калечить жизнь человека. Суд был глух и даже просто не понял ее поступка. Но для нее это был прекрасный кавказский обычай — использовать платок мира для примирения враждующих. А осужденный не вернулся, умер в тюрьме.
Азимат вспоминала, как приехала на Кавказ после первой войны в надежде, что обрела свою историческую Родину. Возвращаясь домой в поезде с внуками и детьми, в очередной раз чувствовала себя униженной, оскорбленной. Девять человек, среди которых было шестеро детей, регистрировали на каждой станции только потому, что они чеченской национальности. Азимат хотела пристыдить милиционера: «В семилетнем возрасте вы увезли меня, как бандита, и в шестидесятилетием я возвращаюсь, как бандит. Скажи, какое преступление совершили эти маленькие дети и я?»
Может быть, не стоило возвращаться, покупать здесь дом, привозить детей? Ведь мучительно тяжело принималось решение о возвращении. Люди, с которыми она прожила годы высылки, отговаривали ехать в Чечню, где все еще было нестабильно. Но ее дети жили там, на той многострадальной земле. И не только тревога за них, давняя мечта обрести Родину сыграли свою роль.
В годы возвращения, в шестидесятых, им не разрешили жить в своем родовом селении. А те семьи, которые ухитрились приехать и жить в таких селах, были вновь высланы на равнинную часть Чечни в 1964 году, а их жилища разрушены[49]. Поэтому был отложен отъезд, который растянулся на долгие годы.
Она тревожилась за дочь и сына, которые остались в Грозном. Сердце ныло, в голову лезли разные мысли. Город Грозный — останки первой войны — добивали сейчас, словно пытаясь сровнять с землей. А там, в этом аду, — ее дети, которые остались дома — в блокаде, под бомбардировками, обстрелами. Война раскидала всех ее детей.
Азимат также думала о другой своей дочери, которая жила в пригороде Грозного со своей семьей и, как выяснилось потом, вынесла ужасы войны, потеряв там отца своих детей. «Когда и где я соберу своих детей? Неужели нет места нам на земле своих отцов?»
При штурме Грозного она потеряла своего младшего, семнадцатилетнего сына. Пешком прошла всю горную часть Чечни и на своем пути повстречала целую армию таких же женщин, ищущих своих детей. Серые, «пропитанные войной» женщины, не обращая внимания ни на обстрелы, ни на горящие и превратившиеся в пепел руины сел, ни на чьи-либо угрозы, искали среди тысяч погибших тела своих дочерей, сыновей.
Через восемь месяцев нашла сына — теперь уже повзрослевшего, не по годам сурового мужчину. Это было просто везением.
Азимат встречала матерей, возвращавшихся после поисков без детей. Они их нашли, но уже не живых, а мертвых, похоронили их. Были такие матери, которые сразу похоронили двоих, троих детей. С ужасом она вспоминала женщину, которая лишилась сразу четверых сыновей. Не дай Бог никакой матери пережить такую трагедию!
Азимат, мечтавшая жить на Родине, увидев здесь жестокость и насилие, теперь хотела собрать детей и бежать подальше от этого произвола. «Это хуже, чем 1944 год», — думала она.
49
Сселение горцев на равнины в СССР обычно объяснялось улучшением их жизни и быта, но в Чечне тому была еще одна причина. Возвращение чеченцев в горные районы после 1957 года было не только затруднено — села, дороги, угодья пришли за 13 лет в запустение, — ной не приветствовалось. Во время депортации 1944 года значительное число чеченцев и ингушей ушли в горы и начали сопротивление. Размах партизанского движения и контрпартизанских действий войск НКВД-МГБ был в конце сороковых в Чечне сравним с тем, что происходило в Литве и на Западной Украине. К моменту возвращения депортированных народов сопротивление было в целом подавлено, но оставались отдельные абреки (последнего, Хасуху Магомадова, убили только в 1976 году).