Во время Великой Отечественной войны фашистские захватчики жестоко убивали советских людей. Но я был поражен, узнав, что в 1944 году, когда выслали чеченцев и ингушей в Казахстан и Среднюю Азию, оставшихся в горах людей постигла такая же участь. Умирающим от голода горцам подбрасывали отравленные продукты: соль перемешивали с мышьяком, в сухари тоже добавляли яд. На горных тропинках устраивали минные ловушки. «Ночью шел крупный мокрый снег, была слякоть. На берегу речки Гехинки, столпившись, стояли женщины села Хайбах. В эту страшную ночь под открытым небом родила своего четвертого ребенка Пайлах Батукаева. Родилась девочка, которую назвали Тоитой. Для девочки этот день стал первым и последним днем жизни. Она была сожжена вместе с матерью заживо.
Руководители операции велели тем жителям, кто не мог идти в силу болезни, старости и по другим причинам без посторонней помощи выехать, собраться в конюшне для последующей отправки их транспортом. Для их сопровождения с ними оставались и здоровые. Ожидавшие гужевой транспорт люди расположились на отдых на разостланном в конюшне сене. Вдруг по команде начальника они были заперты на засов, после чего строение обложили сеном и подожгли. Предчувствуя смерть от огня, в последний момент люди выбили ворота. Но солдаты стали расстреливать их в упор из автоматов. Завал из трупов помешал выйти остальным. Объятая огнем конюшня рухнула. Все, кто был в ней, оказались погребенными под свалившейся крышей»[94].
Это описание расправы над беззащитными женщинами, детьми и стариками. Генерал Гвишиани[95] лично руководил этой операцией.
Очень много чеченцев сражалось с немецкими захватчиками. Они свято верили, что умирают за свободу всего советского народа, за свободу своей Родины. В то же время их немощных родителей, малолетних братьев и сестер убивали, травили и сжигали заживо, назвав врагами того самого народа, который они защищали от фашистов. Произошедшее в Хайбахе в конце зимы 1944 года стало символом геноцида вайнахов.
И сегодня ощущаются последствия прошлого. Тому примером являются две военные чеченские кампании. Все знают, что одним из страшнейших изуверств фашистов справедливо считается сожжение заживо в сарае жителей белорусского села Хатынь. В Хатыни заживо сожжено и расстреляно 149 человек гражданского населения. В Хайбахе — сожжено заживо и расстреляно около 700 человек мирных жителей. В первом случае преступление совершили иноземцы, фашисты во враждебной стране. Во втором случае преступление совершили чекисты — в собственной стране, над собственным населением. И если преступления фашистов в Хатыни справедливо считаются беспримерными по жестокости и не подлежащими забвению и прощению, то насколько же бесчеловечнее и подлее преступления чекистов в Хайбахе! Про Хатынь знает весь мир, про Хайбах знают только чеченцы.
Моя Чечня! Сколько слез и крови впитала твоя земля! Свидетели тех страшных преступлений постепенно уходят в небытие. Но после них остаются их рассказы и свидетельства геноцида над чеченским народом. И сегодня, спустя 60 лет после этой трагедии, неизвестны причины, побудившие власть депортировать целый народ. А может быть, они известны, но их не предают огласке? Мне кажется, что задача любого честного человека — добиваться того, чтобы была сказана вся правда[96].
«Уроки, которые ничему не учат…»
Русские — чеченцы. Почему мы не можем жить мирно?
Евгения Миронова, Кемеровская область, г. Ленинск-Кузнецкий, школа № 8, 10-й класс
Цель моей работы не в том, чтобы показать свое отношение, навязать свои мысли или выписать из некой энциклопедии цифры и даты войн между русскими и чеченцами. Да это и невозможно! Нет у нее начала и, наверное, долго не будет конца. Я просто хочу понять, за что у нас такая нелюбовь друг к другу? Не от того ли, что при слове «чеченец» у русских перед глазами встает картина разрушенных домов, убитых солдат, заплаканные лица людей, потерявших свой дом, своих родных и близких? Я не чеченка, поэтому трудно представить мне картину, возникающую у чеченцев при слове «русский», но верно, она не менее болезненная, иначе зачем столько зла? Я хочу понять, есть ли путь к примирению и согласию?
94
95
Гвишиани Михаил Максимович (1905–1966) — в 1944 году комиссар госбезопасности 3-го ранга, в 1938–1950 годы начальник УНКВД Приморского края. За участие в депортации чечено-ингушского населения получил орден Суворова 2-й степени. Уволен из органов госбезопасности летом 1953 года, лишен звания генерал-лейтенанта.
96
Прокуратура Урус-Мартановского района в августе 1990 года по результатам осмотра места массового сожжения людей возбудила уголовное дело. Мы приводим фрагмент допроса одного из свидетелей, Д. Г. Мальсагова, опубликованный в сборнике документов:
Из протокола допроса свидетеля Д. Г. Мальсагова: «Я работал следователем, прокурором, судьей и в других должностях с 1937 года в Чечено-Ингушетии, в Курчалоевском, Шалинском и Атагинском районах. В марте 1942 года был выдвинут заместителем наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР.
18 февраля 1944 года в г. Грозный приехали Л. П. Берия и другие руководящие работники НКВД.
В тот же день утром меня пригласил бывший тогда председатель Совнаркома Супьян Моллаев и сообщил, что предстоит выселение чеченцев и ингушей.
Мне также сказали, что я должен ехать в Галанчожский район. Туда я поехал с Халимом Рашидовым, вторым секретарем обкома КПСС.
В Галанчож должны были поехать я, один генерал, старшие офицеры в сопровождении солдат. Фамилию генерала я не знаю. Они в то время не называли своих фамилий.
Никакой подписки о неразглашении сведений о поголовном выселении чеченцев у нас не брали, так как это объявлялось только тем, кто был допущен к работе с секретными документами. Однако всех предупредили, что за разглашение этой государственной тайны будут привлечены к уголовной ответственности вплоть до расстрела.
Вечером мы прибыли в с. Ялхорой Галанчожского района. Наше появление в этом районе было засекречено. Выселение чеченцев ожидалось начать 27, а 28 февраля 1944 года — закончить. Мне потом сказали, что 24 февраля 1944 года с плоскостных районов чеченцев выселили. Об этом мне сообщил сам Гвишиани.
24 февраля мы прибыли в с. Ялхорой, а после с капитаном Громовым поехали по маршруту с. Акки-Эски-Хайбах-Нашхой. С Громовым я познакомился в пути следования. В ночь с 26 на 27 февраля 1944 года мы приехали в с. Хайбах. В то время из Галанчожского района люди еще не были выселены. Были слухи о том, что в этом районе существует банда Исраилова, и поэтому, по всей видимости, власти придавали особое значение Галанчожскому району, и выселение чеченцев из этого района было немного отсрочено.
27 февраля в с. Хайбах собрали жителей для отправки в г. Грозный.
В Ялхорое находился штаб войск, привлеченных к выселению.
В Хайбахеу конюшни колхоза им. Л. П. Берия собрали людей со всех окрестных хуторов и сел. Один офицер приказал, чтобы те, кто не может идти, зашли в конюшню, там подготовлено место, завезено сено и утеплено помещение. В эту конюшню стали заходить старики, женщины, дети, больные, а также и здоровые люди, присматривающие за своими больными и престарелыми родственниками. Там находились и здоровые люди, которые предполагали, что их вместе с нетранспортабельными могут увезти на машинах, подводах. Некоторые говорили, что их вывезут оттуда на самолетах. По моему подсчету, в конюшню зашло 650–700 человек, так как все они заходили на моих глазах. Остальных людей отправили через с. Ялхорой в с. Галашки и оттуда до ж.д. станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда выселили здоровую часть населения, ворота закрыли. Слышу команду: „Огонь!“ Тут сразу вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было подготовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, то люди, находившиеся внутри конюшни, с жуткими воплями о помощи выбили ворота и рванулись к выходу. Генерал-полковник Гвишиани, стоявший недалеко от этих ворот, приказал: „Огонь!“ Тут из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбегающих людей. Выходу конюшни был завален трупами.
Один молодой человек выбежал оттуда, и метрах в двадцати от ворот его настигли пули автоматчиков. Выбежали еще двое, но их у ворот также расстреляли.
Я подбежал к Гвишиани и попросил у него, чтобы прекратили расстреливать людей, ведь это же произвол. Гвишиани ответил, что на это есть приказ Берия и Серова, и попросил не вмешиваться в это дело, иначе, мол, как и они, погибните здесь. Капитан Громов также начал возмущаться по поводу уничтожения людей. Мыс Громовым больше ничего не могли сделать.
Гвишиани позвал меня и Громова, дал в сопровождение несколько солдат и отправил нас в с. Малхесты.
Там, в Малхестах, была страшная картина: с промежутками в несколько десятков метров по дорогам, на тропах валялись трупы расстрелянных горцев. В самом Малхесты трудно было найти дом, где не находился бы труп расстрелянного чеченца.
Через несколько дней, когда мы с Громовым возвращались обратно, в пещере увидели много трупов расстрелянных людей. Мне особенно запомнился труп женщины, прижавшей к себе трупы двух детей, одного грудного ребенка, а второй труп ребенка 2–3 лет. Сидя, она их держала, как при жизни, прижав к своему телу.
В пути следования в Малхесты и оттуда мы чеченцев не встречали. Повсюду были солдаты, а оставшаяся часть населения скрывалась в горах и в лесах. Их автоматически причислили к бандитам и жестоко с ними расправлялись.
Когда мы возвращались в с. Малхесты с Громовым, мы заехали в Хайбах, чтобы посмотреть, что осталось после расстрела людей. В Хайбахе, у конюшни, чеченцы выкапывали трупы сожженных и расстрелянных людей. Увидев нас, они бросились в разные стороны. Я им на чеченском языке крикнул, чтобы они остановились, подошли ко мне. Один из них подошел ко мне, а остальные не стали подходить. Подошедший ко мне был Жандар Гаев. Виду него был ужасный. Они круглые сутки откапывали трупы чеченцев и хоронили их в другом месте. Жандар сказал мне, что они уже похоронили 137 трупов.
По приезде в Грозный об этом геноциде я подробно рассказал Серову, примерно 8-го марта. Серов был в ярости, приказал не говорить никому об этом случае. В то время я и не мог больше заикнуться об этом преступлении, так как меня могли физически уничтожить как свидетеля этой трагедии. После выселения моего народа Чечню я покинул 18 апреля 1944 года».