Вот передо мной «временный паспорт» Киры Кинстантиновны. Выдан он 8-го февраля 1994 года и действителен только до 8 апреля 1994 года, затем продлен до 8 июня, до 10 октября, а потом уж и не продлевали. Война затянулась. На паспорте печать, поставленная 4 апреля 1995 года, удостоверяющая, что Кира Константиновна получила помощь от Красного Креста — 22 рубля 50 копеек и еще бутылку шампуня. Что интересно, приехав в Астрахань, этот «документ» еще долго подтверждал личность Харлампиди К. К. Справка о том, что во время военных действий в г. Грозном пропал без вести брат Степан и заведено розыскное дело за № 263/95 выдана РОВД г. Грозного.
Дополнительных сведений о судьбе брата Кира Константиновна так и не получала с 1995 года и вряд ли уже получит. В Астрахани «вынужденная переселенка» часто сталкивалась с равнодушием людей, занимающихся вопросами таких, как она. И хотя по закону Российской Федерации о вынужденных переселенцах ей должна была быть «предоставлена безвозмездная субсидия и выплачена компенсация» (Указ Президента РФ от 5 сентября 1995 года № 898), никаких не то чтобы «дополнительных компенсаций», вообще компенсаций за утраченное имущество Кира Константиновна не получала и жилья собственного не имеет до сих пор. Почему? Она обосновалась в Астрахани в 1997 году, когда было принято Постановление РФ от 30 апреля 1997 года № 510 «О порядке выплаты компенсации за утраченное жилье или имущество гражданам, пострадавшим в результате разрешения кризиса в Чеченской Республике и покинувшим ее безвозвратно».
Сколько постановлений, законов… И все-таки препятствий намного больше, и в этом я убедилась, когда прочитала материалы, подготовленные С. А. Ганнушкиной — «О положении в России жителей Чечни, вынужденно покинувших ее территорию» (М., 2002). По-моему, эта проблема просто нарастает, словно снежный ком. Сама же Кира Константиновна о компенсациях, постановлениях не думает. Она и не обсуждала этот вопрос со мной. Ее мысли о другом. Их, по-моему, хорошо выразила Ирина Дмитриевна Шипулина в письме ко мне: «В нашей дружной компании были и гречанка, и грузинка, и чеченка, и армянка, и русская. Мы и окружающих не делили по национальному признаку, просто есть люди порядочные и непорядочные. Мы не сразу поняли, что стало происходить со страной и республикой с 1991 года. Но вскоре в Чечне уже невозможно было оставаться. Кира держалась там, можно сказать, до последнего. Она пережила и военные действия, разбой, беспредел. Пропал Степан, любимый брат… Уехала в Астрахань, но ее душа оставалась в Грозном. Родной край притягивает ее, и не может она смириться с тем, что произошло в республике и с республикой. Главная ее мечта — вернуться в родные и дорогие места».
Конечно, мне было интересно узнать, что стало с городом. Но Кира Константиновна рассказывать об этом не могла и не хотела.
В журнале «Мемориал» (2002. № 25) я нашла интересную информацию о Комитете солдатских матерей Астраханской области. Я достала телефон этого комитета и встретилась с Любовью Игнатьевной Гарливановой. Она заинтересовалась моей темой и предложила встретиться. Она подготовила для меня материалы о «вынужденных переселенцах», рассказала о работе Комитета солдатских матерей, который образовался в первые дни войны в Чечне в 1994 году: «Особую тревогу вызывают сыновья, которые проходят срочную службу в сегодняшней армии. Служба этих ребят превращается для матерей в ежедневную пытку и страх. Насильственный призыв в Российскую армию, где постоянно гибнет и калечится молодежь, сопровождается постоянным стрессом у матерей, разлученных со своими сыновьями».
Любовь Игнатовна с 1993 года занимается правозащитной деятельностью и судьбами пропавших без вести в Чечне. В Чечню она ездит постоянно.
На мой осторожный вопрос: «Что представляет собой город Грозный сейчас, как живут там люди?» — она ответила: «Когда я первый раз попала в Грозный, у меня был шок. Все разрушено. Руины. Первое впечатление — растерянность. Бомбы воюют с городами, домами и с мирными жителями. В Шали бомбили роддом[105], потому что рядом стоял танк, как памятник Великой Отечественной войны. Тяжелая судьба дома престарелых. Еды оставили на три дня. В медицинских пунктах все лежали вперемежку — чеченцы, русские, евреи, греки. Мужчины плакали, никто не понимал, что происходит. В Хасавюрте запомнилось, как из дома забирали двух стареньких женщин — русскую и чеченку. Они плакали, просили их не разлучать: „Мы не хотим умирать раздельно“. Я считаю, что народ хотели истребить. Когда была в Грозном в январе 1995 года, попала под бомбежку. Летит вертолет, а люди все бегут. Было очень страшно. Я упала. Даже не понимали, почему бомбят». Любовь Игнатовна плакала, когда стала рассказывать об обмене пленных на границе Дагестана и Чечни, на реке Аксай[106]. Несмотря на то что она часто бывает в Чечне, говорить спокойно об этом не может.
105
3 января 1995 года самолеты федеральной авиации нанесли удар по рынку и больнице в Шали шариковыми кассетными бомбами, только из жителей Шали 55 человек погибло и 186 было ранено. После этого над городом с воздуха разбрасывали листовки: «Жители Шали! Вся Чечня следит за вами! Как могло случиться, чтобы в вашем гордом селении без вашего согласия появились бандформирования, которые готовятся ник чему иному, как к вашему уничтожению? Один выстрел из Шали — и по всей деревне будет открыт ответный огонь. Помните, сколько несчастий принесла зенитная пушка во дворе больницы? Погибли десятки невинных людей, а бандиты, которые стреляли по самолету, сбежали. Вы должны немедленно выбить бандитов из Шали. Если случится худшее, всех жителей Шали ждут великие несчастья. Спешите сделать выбор, жители Шали. Времени осталось мало. Временный Совет Чеченской Республики» (Временный совет ЧР — объединение противников Д. Дудаева, поддержанное федеральным центром и, за неимением иного, игравшее в Чечне роль «органа власти»).
106
26 января 1995 года в районе Хасавюрта прошел обмен 41 военнослужащего 22-й отдельной бригады спецназа ГРУ, плененных 8 января в окрестностях с. Алхазурово, на содержавшихся в «фильтрационных пунктах» задержанных чеченцев. Это был первый в ходе первой чеченской войны случай обмена пленными.