На ту Пасху, в 1960-м, они даже выступали как дуэт в пабе своего знакомого в Кавершеме на юге Англии. Джон и Пол отправились туда автостопом, неделю спали в одной койке и развлекали завсегдатаев, выступая под именем Nerk Twins[22]. Они стали лучшими друзьями и взаимно восхищались друг другом. Джон всегда признавал больший дар Пола к игре и написанию музыки — несмотря на то, что мог порой говорить годами позже, — а Пол восхищался Джоном за его беспримерную отвагу, с которой тот мог высказать все, что на уме, и за талант выразить свою мысль в одной остроумной строчке.
Было и другое. Когда Джон жил в Мендипсе, Пол, иногда заезжая к нему на велосипеде, заставал друга в спальне за пишущей машинкой — тот сочинял очередную бессмыслицу или писал стихи — играл словами и образами в стиле Дилана Томаса и с помощью радиозвезды Стэнли Унвина, который настолько коверкал английский язык, что фразы превращались в чепуху и заумь. Джон называл это тарабарщиной — это словечко военных лет он услышал на радио, когда ведущие отпускали шутки насчет туманной канцелярщины в официальных документах. Джон любил молоть языком, любил слова и лозунги и наслаждался тем, что придавал им новый облик и сплетал из их значений все, что хотел. Пол, изучавший в школе английскую литературу и считавший себя эстетом, был впечатлен. В какой-то момент двое даже задумали совместную пьесу, но быстро поняли, что не знают, о чем писать, да и вообще им больше нравится заниматься песнями.
Их дружба уже строилась не только на музыке, и, когда в группе появился Стюарт, Пол неизбежно стал чувствовать себя аутсайдером. Вряд ли Стю был виноват — это ведь Джон притащил его в группу. Но Пол чувствовал, что его отодвинули. Это во-первых. А во-вторых, его внутренний перфекционист не мог не слышать фальши в игре нового басиста. Джон тоже слышал эти неверные ноты, но, видимо, утешал себя мыслью, что со временем у Стюарта начнет получаться. Получаться начало, хотя на достойный уровень тот так и не вышел. Но если того требовало дело, Джон мог бесконечно отрицать даже свидетельства собственных ушей.
Когда Пол стал старше, та подростковая ревность его смущала. «Да, с нею я плохо справлялся, — признавался он. — Мы с Джорджем всегда немного ревновали Джона к другим его друзьям. Он был старше… и когда появился Стюарт… нам пришлось отойти на второй план».
И это был не единственный раз, когда Пол счел, что появление новичка грозит его дружбе с Джоном.
За эти месяцы в Гамбьер-террас Джон очень повзрослел. Ему нравилось быть экстравагантным студентом Художественного колледжа, нравилось расхаживать в своем пальто и джинсах-дудочках, и отголоски эпохи битников с ее авангардистской романтикой останутся с ним на всю жизнь.
Ночью серый центр Ливерпуля расцветал. Студенты в те дни сходились в экзотической кофейне «Джакаранда», расположенной поблизости. Ее недавно открыли Аллан Уильямс, тридцатилетний бородач, сын местного танцевального промоутера, и его привлекательная жена Берил, ливерпульская китаянка.
Изначально Джон ходил туда обедать с друзьями по колледжу: они мечтали о грандиозном будущем и о том, как превратят свой город в культурную столицу. Но теперь, поселившись в центре, он стал бывать там со Стюартом, часто в компании Пола и Джорджа. Они проводили время в подвале «Джакаранды», превращенном в небольшой ночной клуб.
Джон не был там в тот вечер, когда в Ливерпуль приехал поэт-битник Ройстон Эллис. Так-то Эллис должен был выступить в университете, но реакция студентов его разочаровала, и он с горя направился в «Джакаранду». Там оказался Джордж Харрисон, который быстро пригласил без пяти минут знаменитого стихотворца на Гамбьер-террас.
Из всей группы Эллис сильнее всего впечатлил Джона. Прежде Леннон никогда не встречался с настоящим поэтом, и идея соединить рок-музыку со стихами (что Эллис сделает позже с гитаристом Джимми Пейджем в дни, когда музыкант еще не вступит в Led Zeppelin) захватила его воображение. Но особенно интересным был совет Эллиса о том, как вызвать вдохновение, пережевывая картонные полоски бензедрина, которые в те времена были внутри носовых ингаляторов Vicks. Если не считать алкоголь, то был первый раз, когда Джон попробовал вещества, изменяющие сознание. В Лондоне теперь такая мода, сказал битлам Эллис.