В летописи, писанной для переяславско-суздальского князя Ярослава Всеволодовича (XIII в.), обмен перстнями при сговоре относится к обряду языческому, в то время как в поучении епископа Луки Новгородского (XII в.) «обручение девицы» упоминается уже как обряд христианский. Наконец, как было уже сказано, в грамоте новгородского митрополита Кирилла (1274 г.) имеется свидетельство, что обряд омовения удерживался в Новгороде еще и в XIII в. Вероятно, помимо омовения он сопровождался еще и эротическими играми, потому что церковь его запрещает.
Время года, когда могла быть совершаема свадьба, не было ограничено, но, естественно, явился обычай «играть» их в наиболее удобную пору. С этой целью уже издавна была избрана поздняя осень и зима, когда все хозяйственные работы были закончены и наступал относительный покой. На это же время указывают и народные песни: польская — nie moja to jeszcze jeseń przyszła», словацкая — «Dočakam sa mladej ženy na jeseň, ked’, odpadne drobńy listok z čerešieň» и белорусская — «Ня ходзи, кума, весной за муж, весною хлеба нетуци, а ходзи, кума, за муж восенью; восеныо кума пирогоу напекуць».
Другим подходящим временем для свадьбы был конец зимы, так как в этом случае продолжительная беременность не совпадала с порою полевых работ. В России сохранилось старое название февраля — «свадебный», а в XV в. время масленицы обычно называлось «свадьбы»[31]. Эти брачные сезоны предуказали и время, когда все невесты выводились на показ, на «смотрины» или даже на особые торги, как это было у татар, монголов, а среди славян сохранилось у угро-руссов, на Балканах, Украине, Подолии и в Новгороде.
В результате всех исследований можно сказать, что древняя славянская свадьба в конце языческого периода имела уже свой церемониал, который, однако, постоянно изменялся и дополнялся в дальнейшем своем существовании рядом драматизированных пережитков, сопровождаемых хороводами, песнями участников свадьбы, под аккомпанимент струнных инструментов (гусли, лютни), дудок, сопелей, бубнов. К этому веселью присоединялись и маскарады, сопутствовавшие всем языческим обрядам, включая и погребение. Весь этот ритуал вызвал возникновение целого ряда общеславянских свадебных терминов — свадьба, svatba, swazba, серб, brak, польск. stub, чешек, sňatek, — которые были либо приняты вместе с обрядами, либо изменены или отвергнуты христианством[32].
Должно отметить, что языческий свадебный обряд настолько укрепился в народных обычаях, что долгое время простой люд считал недостаточным церковное венчание и, пока не была выполнена обрядовая сторона, согласно со старыми традициями, брак не признавали совершившимся. Народ полагал, что церковный обряд нужен для князей и бояр. На это указывает Поучение XI в. киевск. митрополита Иоанна II: «Не бывает на простых людех благословение: венчанье, но боляром токмо (и) князем венчатися; простым же людем, яко и меньшице поймают жены своя с плясанием и гудением и плесканием…»[33] Народ же продолжал «играть» свадьбу по старым местным обычаям, о чем имеются свидетельства вплоть до XVII в., как в России, так и на Балканах, где «свадьба» считалась чем-то иным и более важным, нежели церковное венчание, и против чего восставала как церковь, так и законодательство[34].
Сведениями о свадебных обрядах, конечно, далеко не исчерпывается супружеская жизнь древних славян. Важным проявлением ее была еще полигамия, которая и в христианскую эпоху продолжала существовать наряду с моногамией. Решающим началом в этом отношении было имущественное благосостояние мужа, которое допускало не только двух или трех жен, о чем говорит летописец Нестор, указывая на «звериньский обычай» радимичей, вятичей, северян и древлян — «имяху же по две и по три жены», — но и гораздо большее число как жен, так и наложниц. На полигамию указывает и Оттон, епископ Бамбергский, требуя от литовцев и померанских славян, чтобы те, кто из них имеет много жен, избрали себе одну и оставили бы остальных. Кроме Нестора о многоженстве на Руси говорит целый ряд церковных и светских предписаний XI и XII вв. и арабские писатели[35].
О чехах сведения дает Косьма (1002 г.) и автор жизнеописания св. Войцеха, указывающий, что одной из важных причин, благодаря которой Войцех покинул свое епископатство, было многоженство. О многоженстве южных славян известий от языческого периода не осталось, но любопытные пережитки двоеженства у болгар и сербов достаточно свидетельствуют о том, что полигамия была в ходу и у них[36]. Известны особые термины для незаконных, т. е. не церковного брака, жен: русск. невенчанная жена, наложница, посадница; чеш. souložnice, ženina; на Балканах — hotimica, priložnica, поводница.
О гаремах славянских князей дает сведения Ибрагим ибн-Якуб, указывающий, что своих жен, доходящих нередко числом до 20 и более, они держали взаперти и строго за ними следили. Из отдельных случаев можно указать на главу известного чешского рода Славников, имевшего целую толпу жен, и на польского кн. Мешко, у которого до чешки Дубравки и его обращения в христианство было семь жен, особенно на киевского князя Владимира Пятого, имевшего, кроме 5 законных жен, 300 наложниц в «Вышегороде, 300 в Белегороде, а 200 на Берестове», и кроме того приказывавшего приводить к нему замужних женщин и девиц из народа[37]. Как говорит предание, после крещения Владимир отпустил всех наложниц. (Самоквасов. Памятники; 9, 10.)
Впрочем, полигамия не есть специфическая, чисто славянская черта; это скорее просто признак того культурного уровня, на котором они тогда находились, и она одинаково встречается как у восточных (киргизы, остяки, буряты, персы), так и западных народов (фракийцы, пруссы, германцы, особенно северные, галлы), соседей славян. Что же касается полиандрии, то есть известие только о сожительстве двух братьев с одной женой, на Руси, что осуждалось церковью и о чем упоминает постановление кн. Ярослава[38].
На браки между родственниками помимо Нестора указывает и Оттон Бамбергский, запрещая их среди померанских славян. Для некоторых видов кровосмесительства, против которого восставали древнее законодательство и церковь, существовали особые термины, как напр., «снохачество»: «Аще свекор с снохою сблудит, епископу 100 гривен а епитимья по закону»[39].
Явление ендогамии можно объяснить, кроме желания князя сохранить единоплеменность[40], влиянием прикаспийских иранцев[41], у которых этот обычай существовал еще до X в., в эпоху Сассанидов. С другой стороны, у славян не возбранялся брак с чужестранками, а славянские женщины в качестве рабынь и наложниц развозились по всему свету[42]. В свою очередь, у славян также были жены и наложницы-чужеземки, захваченные главным образом во время набегов и грабежей. Было время, когда на Руси можно было достать рабыню за один куний мех (отсюда — «куны»), а отрока-раба — за беличью шкурку.
О том, что уже в древнейший период брак у славян был актом большой важности, видно из его следствий, особенно поскольку дело касалось верности и целомудрия жен[43]. В X в. Масуди и в XI в. Кардизи отмечают, что прелюбодеяние у славян (русских) случается редко и карается оно весьма строго. Впрочем, это черта не только славянская; она встречается и у германцев, и среди восточных соседей.
Жена похищенная, равно как и купленная, поскольку она переходит во власть мужа, должна была сохранять ему верность. Поэтому за прелюбодеяния налагались тяжкие и решительные наказания, не исключающие и смертную казнь. Подобного рода верность жены была вызвана не только страхом перед законом, но в ней можно уже различать зачатки нравственного чувства; недаром супружеская верность уже издревле почиталась у славян чем-то прекрасным. На это указывают и слова Бонифация: «Magno zelo matrimonii amorem mutuum servant».
32
34
В законе Душана указано, что «и ниjедина свадба да се не учини без венчаниjа; ако ли се учини без благословениjа и упрощеиjа цркве, такови да се розлуче». Законник
35
В положении о церковных судах кн. Ярослава Владимировича (1051–1054) читается: «Аще муж оженится иною женою, со старою не роспустився, муж епископу в вине, а молоду в дом церковный, а с старою жити… Аще две жены кто водит, епископу 40 гривен, а которая подлегла, та понята в дом церковный, а первую держати по закону».
36
38
Пункт XX говорит: «Аще два брата будут со едною женою, епископу 100 гривен, а жена в дом церковный».
40
Об этом существует достаточная литература:
43
О верности славянских жен говорит уже в VI в. Маврикий в своей «Стратегике»