БЫТ РУССКОЙ АРМИИ
XVIII — начала XX века
© С. В. Карпущенко. Составление,
очерки ’’Армейские будни», 1999
© Оформление, Воениздат, 1999
КАК ОБЕРЕГАЛИ АРМИЮ
Ситуация на первый взгляд может показаться странной и противоречивой: зачем оберегать тех, кто призван быть средством «обережения», чьи функции по защите граждан своей страны в случае военной опасности сформулированы чеканно-четким словом устава и присягой? Однако уязвимость любой армии, ее беспомощность (не побоимся этого слова), взывающая к поддержке, заключается в том, что, ограничив свои возможности одной-единственной задачей — узковоинским ремеслом, — армия, эта масса здоровых и сильных мужчин, потеряла способность добывать себе пищу, изготавливать одежду и делать множество необходимых в быту вещей. Всем этим снабжает войско население гражданское, которое как бы в благодарность за свою безопасность платит армии тем, что содержит ее, оберегает в плане бытовом…
Главная особенность армейского труда в мирное время заключается в том, что результат его невидим, неощутим, не может быть взвешен и оценен в денежных единицах и влит в копилку государства. Военнослужащему нечего принести на продажу. Однако «служивый», как и все другие люди, хочет удовлетворять свои обычные человеческие потребности, но как быть, если ему нечего пообещать взамен хлеба, и одежды, и многого другого — всего, чем снабжает его «гражданка», — кроме уверений в том, что мирный труд оберегаем? И поэтому степень уверенности гражданского общества страны в том, что великий «нахлебник» — его армия — еще необходим государству, каждой его части, включая человека, будет диктовать степень обеспеченности военнослужащего в сфере бытовой.
История вряд ли благоволила к русским: огромные пространства Руси, плоские, не защищенные естественными преградами, самый край Европы в соседстве с воинственными жителями степи — все это сделало из русских народа-воина, вынужденного находиться в состоянии почти постоянной борьбы со «степью». Требовалось все время защищать пространные границы, и государству, а прежде княжествам, приходилось отдавать «воине» многочисленную и лучшую часть своих людей.
Иные европейские государства быстро осознали, что армия «съедает» обычно цвет нации, и воевали наемными войсками. Россия же к наемникам практически не обращалась, а гнала в бой своих.
Профессиональные войска были заведены в России уже в XVI веке, и армия регулярная (стрельцы, копейщики, рейтары) составляла ядро русского войска задолго до того, как стал баловаться с «потешными» царь Петр. Однако эти профессиональные полки хоть и получали от государства содержание за службу, но их домашний уклад во многом напоминал обывательский, а то и сельский: занимались ремеслом, торговлей, иногда пахали землю. А ополчение дворянское, собиравшееся лишь для нужд войны, вообще кормилось лишь от своих земель.
И вот с грохотом орудий, барабанов ворвался в российскую полудрему реформатор Петр и армию устроил на других началах: теперь уже не ждали дворяне, когда их пригласят в поход с оружием, прикупленным на свои средства, со своими людьми и харчем, а обязаны были всецело посвятить себя войне и армии. Войско становилось регулярным полностью, то есть делалось профессиональным[1], отдающим все свои силы лишь войне или подготовке к ней. Военный должен был оставить все заботы о своем пропитании, одежде и жилье — обо всем этом теперь должно было думать государство, безоговорочно принявшее идею: армия защищает его интересы, а в благодарность за это войско нужно питать и холить. И потащил простой народ через века на плечах своих это нелегкое тягло.
Какой бы тяжелой ни была доля тех, кто кормил армию, однако в общественном сознании гражданского населения России надежно укрепилась мысль, что стране, почти постоянно находившейся в состоянии войны то со шведами, то с турками, то с французами, без армии не обойтись, и авторитет военного в державе, воевавшей, в общем, довольно успешно, возрос необыкновенно. Служение Отечеству было тождественным служению его воинским задачам, и никто эту идею не оспаривал. Гражданин безропотно отдавал свою копейку в пользу неработающего защитника, а тот в лишениях армейской службы со шпицрутенами, с непрерывными занятиями на плацу, с многокилометровыми маршами на сухарях и воде, со штурмами крепостей и атаками в сражениях, с негодными условиями для обзаведения семьей отрабатывал этот хлеб, эту копейку…
Постепенно сокращался срок солдатской службы, офицеров уже не принуждали вступать в армейское сословие, однако по традиции, по естественной необходимости, объясняющейся частыми войнами, а поэтому и тем государственным запросом на военных, армейская корпорация продолжала процветать и в XIX веке. Быть офицером считалось почетным. То же чувство гордости за принадлежность к воинскому клану постоянно пытались привить рядовым, внушая им идею особенности их профессии. И интересы гражданского и воинского населения страны находились, можно сказать, в гармонии: те и другие служили друг другу.
Но наступают времена, когда угроза войны уже не тревожит сознание, а поэтому на армию начинают смотреть как на обузу, как на нахлебника, который не в силах оправдать затраты, пошедшие на его содержание. Наступает дисгармония между обществом и армией, и последняя начинает или сильно нуждаться в плане бытовом, или требовать от общества должного отношения к себе, создавая порой ситуации, в которых можно продемонстрировать свою значимость.
Однако эти вопросы лежат уже далеко за рамками задач нашей книги, посвященной тому, как организовывалась в русской армии та часть ее бытия, в которой очень много сходных черт с жизнью населения гражданского, — армейскому быту. Сходство определилось тем, что человек, в какие бы условия он ни был помещен, будет послушным исполнителем своих биологических потребностей. Но разница между способом удовлетворения этих потребностей воина и лица «цивильного» все же будет заметной, и заключаться будет она прежде всего в том, что быт солдата полностью регламентирован, приноровлен к коллективному потребителю, где для личных вкусов осталось мало; быт же «гражданина» хоть и детерминирован многими условиями, но все-таки куда свободней, индивидуальней.
Однако именно эта причина облегчает нашу задачу: куда легче исследовать уже обобщенное каким-то принципом — труднее иметь дело со случайным.
Как жаль, что исторические исследования, посвященные армейскому быту, можно пересчитать по пальцам (к сожалению, даже одной руки); по крайней мере это касается русской военной истории. Жизнь армии сводилась лишь к исполнению специфической, профессиональной задачи, а поэтому учеными создавались многотомные труды по теории военного искусства, по истории войн, кампаний, отдельных сражений, где скрупулезно описывались атаки, отступления, маневры, все участники, вооружение, рельеф местности, потери. Не сосчитать работ, посвященных великим полководцам, где описываются их жизнь и деятельность, мудрые тактические и стратегические приемы, приводятся меткие фразы, произнесенные военачальниками до, во время и после битвы. Немало исторических произведений написано о том или ином роде войск в отдельности, о развитии военной техники, об изобретателях оружия и его производстве.
И такое внимание к сугубой специфике армейского ремесла понятно — историков интересовала чисто оригинальная сторона армейской жизни, обусловленная профессиональной функцией армии, во всем прочем войсковая жизнь казалась понятной, серой и даже скучной. В сравнении с боевыми подвигами под сенью знамен и грохот орудий бытовая жизнь казалась не стоящей внимания.
Тем не менее, если этот аспект армейского бытия мало интересовал профессионалов-историков, то военные понимали важность освещения проблемы «невоенной» полковой жизни и вольно или невольно обращались к ней. Например, обширная мемуарная литература, появившаяся после славной победы в Отечественной войне 1812 года и заграничных походов, представленная такими именами, как Ф. Н. Глинка, Д. В. Давыдов, А. В. Чичерин, и многими другими, не могла не касаться бытовой стороны русской армейской жизни: для авторов-военных бытие, предшествующее сражению, органично сливалось с «чисто военным ремеслом». Каждое явление армейской жизни перетекало одно в другое, дополняло друг друга, часто готовило последующее событие. И дело заключалось не только в простой прагматической зависимости: накормленный, обогретый, одетый и обутый солдат сражается лучше, чем голодный и босой. Взаимодействие между «войной» и «невойной» касалось уже каких-то глубинно-душевных связей, где в причинный ряд включались не только сугубо хозяйственные стороны быта, но и отношения между солдатами в артели, между ними и начальниками, то есть та нравственная атмосфера, в которой находился воин до того момента, когда долг потребовал от него жертвы в битве, полной самоотдачи.
1
Выделение р а з р я д к о й, то есть выделение за счет увеличенного расстояния между буквами здесь и далее заменено