Император поехал в сенат[284], чего Павел ни разу не сделал, — снова назвал его «правительствующим», издав много указов о помиловании[285]; вернул из Сибири невинных, туда сосланных; освободил 152 несчастных, которых слишком ретивый губернатор...[286] выслал из Харькова в Дюнамюнденскую крепость; отменил, кроме того, много наказаний и восстановил все права народа[287].
Не были более обязаны снимать шляпу перед Зимним дворцом; а до того времени было в самом деле крайне тяжело: когда необходимость заставляла идти мимо дворца, нужно было, в стужу и ненастье, проходить несколько сот шагов с обнажённой головой из почтения к безжизненной каменной массе. Не обязаны были выходить из экипажей при встрече с императором; одна только вдовствующая императрица ещё требовала себе этого знака почтения.
Александр ежедневно гулял пешком по набережной в сопровождении одного только лакея; все теснились к нему, все дышали свободно. В Миллионной он однажды застал одного солдата, который дрался с лакеем. «Разойдётесь ли вы? — закричал он им. — Полиция вас увидит и возьмёт обоих под арест». У него спрашивали, нужно ли размещать во дворце пикеты, как при его отце. «Зачем? — ответил он. — Я не хочу понапрасну мучить людей. Вы сами лучше знаете, к чему послужила эта предосторожность моему отцу».
Привоз книг был дозволен[288] ; издан был образцовый цензурный устав[289], который, к несчастью, более не соблюдается. Разрешено было снова носить платья, как кто хотел, со стоячим или с лежачим воротником. Через заставы можно было выезжать без билета от плац-майора[290]. Все пукли, ко всеобщей радости, были обстрижены[291]. Эта небольшая вольность принята была всеми, а в особенности солдатами, как величайшее благодеяние.
Круглые шляпы тоже снова появились, и я был свидетелем суматохи, внезапно происшедшей в одно утро в приёмной графа Палена; все бросились к окнам; я не мог понять — зачем: проходила по улице первая круглая шляпа[292]. Обыкновенно народ придаёт подобным мелочам такую цену, что государям никогда бы не следовало стеснять его в этом отношении. Можно без преувеличения сказать, что разрешение носить круглые шляпы произвело в Петербурге больше радости, чем уничтожение отвратительной тайной экспедиции.
Нельзя, однако, умолчать, что это первое опьянение вскоре прошло. Народ стал приходить в себя. Он вспомнил быструю и скорую справедливость, которую ему оказывал император Павел; он начал страшиться высокомерия вельмож, которое должно было снова пробудиться, и почти все говорили: Павел был наш отец. На первом параде, когда солдаты собрались в экзерциргаузе, офицеры пошли между ними ходить, поздравляя их, и говорили: «Радуйтесь, братцы, тиран умер». Тогда они отвечали: «Для нас он был не тиран, а отец».
Много содействовало этому настроению то, что офицеры полка нового императора[293] хвастались, выставляли как великую заслугу своё участие в перевороте и тем раздражали против себя офицеров других полков. Не всё было так, как бы следовало; но и взрыва неудовольствия нельзя было опасаться, хотя суеверие уже разглашало о привидении, появившемся в Михайловском замке и громко требовавшем мщения, и хотя утверждали, что в ночь на 15-е число граф Пален охранял себя несколькими полицейскими солдатами с заряженными ружьями и приказал сказать сменённому генерал-прокурору, чтобы он принимал поменьше посетителей.
13-го числа император в первый раз явился на параде без мальтийского креста; граф Пален также перестал его носить; но на Адмиралтействе всё ещё развевался мальтийский флаг, и только впоследствии решили его снять. Заметили также, что на параде государь взял князя Зубова под руку и дружески прохаживался с ним взад и вперёд.
В тот же день граф Пален дал большой обед, на котором, между прочим, князь Куракин всячески унижался перед Зубовыми, полагая, что заговорщики сделаются новыми любимцами. Мнение это было ошибочно, но вначале разделялось многими. Я не сомневаюсь, однако, что, по крайней мере, граф Пален силой и умом удержался бы, если бы не сделал непостижимой для опытного царедворца ошибки, удалившись из Петербурга. Нужно было осмотреть кордон, учреждённый на берегах Балтийского моря против англичан, и он сам вызвался иметь надзор за исполнением этого поручения. Он поехал и более не увидел столицы. До сих пор он живёт в своих курляндских имениях, но совершенно забыт. О нём не вспомнили даже тогда, когда в походах против французов нуждались бы в столь энергичном человеке.
284
Император Александр был в общем собрании сената 2 апреля 1801 года. Государь поехал также в синод 23 мая 1801 года.
286
В немецком подлиннике имя пропущено. Вероятно, слободоукраинский губернатор П. Ф. Сабуров.
287
Под именем народа здесь должно подразумевать одно только дворянство. Указы, на которые намекает здесь Коцебу, были следующие: П.С.З. № 19.790 о восстановлении дворянских выборов на точном основании екатерининского учреждения о губерниях. № 19.810 и 19.856 о восстановлении дворянской грамоты.