«Самиздат в России не может уйти в прошлое. Самиздат – это форма самовыражения», декларирует первый номер самиздатского журнальчика, начавшего в прошлом году выходить в Питере. И являет миру поэтические откровения такого рода:
– и далее в этом духе. Или:
и так далее, всего, если я не обсчитался, 75 строк.
В общем-то, и это не беда. Легко догадаться, что «посторонних» читателей у всей этой самодеятельности немного. Но тут примешивается еще одно не вполне стороннее и не безобидное обстоятельство.
Дело в том, что с общим и заметным сужением читательской аудитории коренным образом изменилась ее структура: ведь число читателей «по службе» (филологов, «ведов», аспирантов-диссертантов и т. п.) осталось неизменным. С уменьшением числа «просто» читателей доля тех других приблизилась к критической отметке, и налицо реальная опасность «филологизации» поэзии, когда ее пригодность для «ведения» (написания всякого рода исследований, диссертаций, изготовления концепций и проч.) ценится выше собственно художественных достоинств – то есть пригодности для чтения. И неслучайно развелось такое количество «экспериментаторов» (неглубокий исследователь, как известно, пуще всего ценит в искусстве формальный эксперимент, независимо от результата, – его легче препарировать): «филологическая», в упомянутом смысле, поэзия начинает активно вытеснять всякую иную, отпугивая скукой уже последних «непрофессиональных» читателей[3]. И в перспективе мы рискуем увидеть поэзию окончательно закуклившейся в резервации филологических кафедр, как это уже почти случилось в некоторых странах.
В отличие от садоводов-любителей, отнюдь не мечтающих о статусе сельскохозяйственного рабочего, в поэзии дело обстоит ровно наоборот. Сказать «любитель» – чуть ли не обругать. И это очень тяжелый вопрос – о профессиональной поэзии. Я не берусь его решить, разве что наметить проблему и дать толчок обмену мнениями. Но затеять разговор необходимо, потому что, лишившись профессиональной поэзии, мы рискуем ее утратить вовсе.
И правда, кем был в поэзии, скажем, действительный тайный советник Тютчев? А с другой стороны, к примеру, многотомный лауреат Егор Исаев (пока не отдался всецело разведению кур)?
В искусстве вообще практически нет объективных критериев, всё сплошь субъективные, но попробуем хоть наметить ориентиры.
Кстати, и проблема-то, если вглядеться, не одна, а две, хотя пересекающиеся: профессиональный поэт и профессиональная поэзия. То, что первого не характеризует наличие красненьких корочек какого-нибудь из многочисленных писательских союзов, не требует доказательств. Как и канувшая – увы, но и слава богу! – возможность жить поэтическим заработком: на стихи более не «живут» и, скорей всего, никогда уж не будут.
Но вот жить поэзией профессионал обязан. Прежде всего, в значении служения, то есть принятия на себя этой роли как предназначения жизни, как бы по-старомодному это ни звучало. Как-то одна литературная дама, вращающаяся в андеграундно-перформанистском кругу, возразила мне на сходное рассуждение: «Да что вы так серьезно! Литература же веселое дело!» Не знаю. Радостное – да. Увлекательное – да. Иногда – мучительное. Но «веселое» – это скорей о времяпрепровождении.
Дело, однако, не только в самоощущении. Профессионал неизбежно должен «жить поэзией» и в ином смысле – профессионально ей служить, то есть быть литератором. Поэзия должна составлять если не единственный, то, безусловно, главный предмет его и дневных и ночных забот. Он обязан читать стихи, находить стихи, писать о них или как-то еще продвигать на неоплодотворенную искусством почву. Кстати, одна из приметных черт поэтов-дилетантов: они больше пишут, чем читают. И если «продвигают» – то себя и свою компанию. И это объяснимо: подсознательно они чувствуют непричастность свою литературе, и что им до нее.
Профессиональная поэзия узнаваема прежде всего по наличию художественной задачи в каждом без исключения произведении. Профессионал может потерпеть неудачу, но не имеет права писать «просто так», чтоб выговориться стихами. По законам искусства, решение такой задачи всегда сопряжено с разработкой новой формы. А с другой стороны, формотворчество мастера опирается, по определению, на мастерство: на безусловное владение ремеслом поэта. И не менее, а тем более – при экспериментальном, «разрушающем» форму творческом стиле, как бы оставляющем формальное совершенство позади. Все дело в этом «как бы» – любители-то принимают призыв побросать кого ни попадя с «парохода современности» за чистую монету.
3
Один молодой литературовед недавно так и заявил публично, что нечего, мол, стихам ориентироваться на читателя-непрофессионала. Правда, на мой вопрос, нужно ли в таком случае брать читателей на зарплату, не ответил…