Это история любви.
Добавлю, что супруга отца вскоре отправилась за нами в погоню и умоляла Джейн-Клер вернуться. Думаю, мачеха была рада от меня избавиться. Шелли подводил нас с Клер к ее матушке вместе и по отдельности, горячо споря о любви и свободе. Вряд ли слова убедили мачеху, просто она изрядно утомилась и, наконец, пожелала нам доброго пути. Шелли торжествовал. Мы находились во Франции – родине Великой французской революции! Здесь возможно все!
Однако вскоре стало ясно, что возможно не так уж много.
Путешествие давалось с трудом. Одежда изнашивалась. Париж оказался грязным и дорогим. От дурно пахнущей еды болели животы. Шелли жил на хлебе и вине; я позволяла себе еще и сыр. Мы нашли ростовщика, у которого Шелли одолжил шестьдесят фунтов. Это позволило продолжить поездку, и мы отправились за город в поисках незамысловатой жизни и «естественного человека»[28], о котором писал Жан-Жак Руссо.
– Там будет говядина, молоко и свежий хлеб. Молодое вино и чистая вода, – говорил Шелли.
Звучало красиво.
В реальности все оказалась иным.
Несколько недель каждый из нас крепился, скрывая от остальных свое разочарование. Это была страна Свободы. Сюда в надежде обрести ее приезжала моя мама. Именно здесь родилось ее сочинение «В защиту прав женщин». Мы жаждали встретить понимание и искренность. Но на деле за любую мелочь фермеры брали с нас втридорога. Сами фермы поражали грязью и неухоженностью. Прачки воровали пуговицы и кружева. Проводники грубили, и даже ослик, которого Шелли взял внаем, чтобы мы с Клер могли по очереди ехать верхом, оказался хромым.
– Тебя что-то расстраивает? – спросил Шелли, обеспокоенный моим молчанием.
Нет, я не стала говорить про скисшее молоко, осклизлый сыр, несвежие простыни, полчища блох, постоянные дожди, грязь и кровать с периной, набитой соломой с клопами; про подгнившие овощи, хрящеватое мясо, червивую рыбу и заплесневелый хлеб; про чувство вины перед отцом; про мысли о матери; про жалкое состояние моего нижнего белья.
– Только жара, дорогой, – с улыбкой ответила я.
Шелли предложил мне скинуть одежду и искупаться в реке. Но я не решилась и, стоя на берегу, любовалась его молочно-белой кожей, скульптурными линиями стройного тела. В его облике ощущается нечто неземное. Какая-то незавершенность – будто телесная оболочка вылеплена наскоро, и душа может свободно входить и выходить, когда ей вздумается.
Хотя мы коротали время, читая Вордсворта[29], на самом деле Франция не располагала к поэзии. Она жила крестьянской жизнью.
Видя мое огорчение, Шелли достал нам места на баржу, которая отплывала из Франции и далее шла вдоль Рейна. Стало ли лучше? Надменная Швейцария. Пьяная Германия.
– Давайте-ка выпьем, – предложила я.
Так мы и проводили дни, вечно голодные, слегка навеселе, в тщетных поисках духовности.
То, что я ищу, существует. Главное – осмелиться найти.
Однажды в Мангейме мы увидели башни замка, грозно вырастающие из тумана. Шелли обожает замки, леса, развалины, кладбища – любые порождения человека или природы, наводящие на печальные размышления. И мы отправились по извилистому пути к замку, стараясь не замечать пристальных взглядов крестьян, работавших вилами и мотыгами. Наконец, у подножия замка мы остановились и зябко повели плечами. Хотя день стоял жаркий и солнечный, вдруг повеяло холодом.
– Как называется это место? – спросил Шелли у мужчины в повозке.
– Замок «Франкенштейн», – произнес тот.
Безлюдное мрачное место.
– Про замок ходит легенда, – начал возница. – Если желаете, могу рассказать за небольшое вознаграждение.
Шелли заплатил вдвое больше, и незнакомец оправдал его ожидания.
Замок некогда принадлежал алхимику Конраду Диппелю. Его любимая жена умерла в молодом возрасте, и алхимик, не в силах смириться с горем, отказался ее хоронить. Он исполнился решимости открыть секрет зарождения жизни. Один за другим слуги покидали хозяина. Диппель остался в одиночестве. Люди видели, как в предрассветной мгле и вечерних сумерках он бродил среди надгробных памятников и усыпальниц, утаскивал зловонные трупы, которые вынимал из могил, и перетирал кости мертвецов, чтобы смешать со свежей кровью. Он считал, что эта смесь в состоянии оживить недавно усопших.
У жителей деревни алхимик вызывал суеверный страх и ненависть. Они стали охранять кладбища, тревожно прислушивались в темноте, не послышатся ли шаги чернокнижника, не зазвенит ли колокольчик на уздечке его лошади. Много раз Диппель врывался в дома, где скорбели над телом покойника, и вливал свое жуткое снадобье в безвольные уста мертвеца, словно откармливал гуся для печеночного паштета. Однако ни один труп так и не воскрес. Наконец, жители деревни собрались вместе и заживо сожгли алхимика в его замке. С тех пор каждый камень там пропитан смрадом разрушения и смерти.
28
«Естественный человек» Ж.-Ж. Руссо (1712–1778) – созданный природой человек с его естественными физическими и нравственными потребностями и желаниями.