— Нелегко посоветовать семейному человеку, чтобы он оставил своих домашних. Но нелегко и посоветовать сыну Торы, чтобы он оставил место изучения Торы. Я об этом еще подумаю, — ответил реб Авром-Шая после долгого молчания, в течение которого он ковырял своей палкой песок. — Пришлите ко мне в четверг вашего ученика Хайкла-виленчанина. Вам самому незачем утруждать себя новым визитом ко мне, а ученику ничего не надо рассказывать. Я отвечу ему так, что он не узнает, о чем идет речь, а вы поймете мой ответ.
И он пошел прочь по узкой зеленой лесной тропинке между высокими соснами.
Глава 11
Реб Мордхе-Арон Шапиро провел на даче у Махазе-Аврома много времени. Он пил чай, произносил всякие словечки и талмудические высказывания, демонстрирующие его ученость, рассказывал о своих молодых годах, проведенных в Воложине[213], и разъяснял хозяину, почему ему стоило сменить Шишлевичи на Валкеники. Только перед самым своим уходом он заговорил о том, что слыхал от сына и зятя о реб Цемахе Атласе: с невестой из набожного дома тот разорвал помолвку и женился на девушке из светской семьи. Товарищи приехали к нему, чтобы убедить вернуться на путь истинный, а он ответил, что придерживается только заповедей между человеком и ближним его[214], однако добрым можно быть и на основании доводов разума, для этого не нужна Тора. Короче говоря, в Нареве, где он учился, про реб Цемаха Атласа рассказывают, что он никогда не был особенно тщателен в соблюдении заповедей и всегда вел со своими учениками разговоры о том, что надо быть добрым, а не о том, что надо молиться с тщанием и упорно изучать Тору. Короче говоря, в Нареве говорят про него, что ему просто-напросто не хватает веры в Бога Израилева. И там не верят в его покаянное возвращение к вере. Ай, но реб Цемах Атлас ведь все-таки оставил богатый дом и стал директором ешивы в маленьком местечке? На это в Нареве отвечают: ничего удивительного! Он так долго занимался изучением мусара, что больше просто не способен наслаждаться радостями этого мира.
Реб Мордхе-Арон Шапиро всеми пальцами копался в своей сивой бороде, пытаясь обнаружить в ней подходящее к случаю высказывание талмудических мудрецов, достойное того, чтобы наилучшим образом завершить этот визит. Однако сколько реб Мордхе-Арон ни дергал себя за бороду, он так и не смог извлечь из нее никаких слов Торы, и сколько бы раз он ни повторял «короче говоря», он не мог сократить своих пространных речей о директоре ешивы.
— Мои сын и зять знают его много лет. Они накануне моего переезда сюда, в Валкеники, сказали мне: «Будьте очень осторожны!» Они просили, чтобы я держался от него подальше, потому что, с одной стороны, он способен на самопожертвование, но, с другой стороны, он очень жесткий человек и может стать кровным врагом. Я боюсь, как бы он не начал меня преследовать, особенно учитывая, что он в Валкениках уже старожил, а я сюда только приехал. По этой же причине я считал, что должен вам про него рассказать, чтобы вы поняли, почему я не хочу лезть в дела местной начальной ешивы, а также, чтобы вы знали, как с ним обходиться. Я надеюсь, что вы будете держать в секрете все, что я тут говорил, потому что для меня это очень важно.
Реб Авром-Шая после этого еще долго расхаживал по двору и разговаривал сам с собой. Что этот реб Цемах Атлас тяжелый человек — это и так ясно видно. Точно так же ясно видно, что он честный человек, то есть человек, который делает только то, что, по его мнению, обязан сделать. Его товарищи по Новогрудковской ешиве, сын и зять раввина, признают, что он способен на самопожертвование. Так зачем же такому человеку притворяться богобоязненным евреем, носящим бороду и пейсы, и к тому же руководить ешивой, если у него нет веры в Творца и в Его Тору? Тем не менее можно себе представить, что даже порядочный человек придерживался бы того, во что он больше не верит, потому что он многим жертвовал на протяжении многих лет ради своей веры и потому что ему некуда уйти.
Подбежал мальчик с пухлыми щечками, с длинными пейсами и с Пятикнижием в руке. Махазе-Авром всегда ездил на дачу вместе со своей сестрой и ее детьми. Мальчик подошел к дяде, чтобы повторить с ним недельный раздел Торы. Реб Авром-Шая, по своему обыкновению, растянулся на скамейке за столом посреди двора, а его племянник сел на скамейку напротив и запел сладким голоском, читая по-древнееврейски и тут же переводя прочитанное на простой еврейский язык:
213
Имеется в виду знаменитая воложинская ешива, действовавшая с 1803 по 1939 год в городе Воложин (ныне в Минской области Белоруссии). Стала прототипом всех литовских ешив. Именовалась также матерью ешив.
214
Заповеди подразделяются на две группы: «Между человеком и Всевышним» (соблюдение субботы, пищевые запреты и т. д.) и «Между человеком и ближним его» (почтение к родителям, посещение больных и т. п.).