— Отец, этот парень выглядит помешанным, а войну с сумасшедшим нельзя выиграть.
Реб Зуша Сулкес сплюнул:
— Да пусть он будет за меня искупительной жертвой!
И он ограничился тем, что излил горечь своего сердца перед главой ешивы. Ведь Гемора говорит нам, что тот, кто унижает своего ближнего, подобен проливающему кровь, и потому он теряет свою долю в Грядущем мире. Так как же это получается, что изучающий Тору ворвался с ватагой наглецов к пожилому еврею в дом на праздник Пурим вечером, во время трапезы, вручил ему в качестве праздничного подарка метлу в присутствии множества гостей да еще и велел ему вымести грехи из своего дома? Реб Зуша Сулкес перечислил, сколько унижений и оскорблений ему уже пришлось вынести от полтавчанина, и подвел итог:
— Если бы не случилось это несчастье с ешиботником, от которого у всех растаяли сердца, ешива бы сейчас сильно пострадала.
— Тогда, ради Бога, проследите за тем, чтобы ешива действительно не пострадала, — вздохнул глава ешивы, как человек, страдающий от сильной боли.
С тем же выражением боли на лице он разговаривал и с Янклом-полтавчанином, причем вокруг них при этом стояли старшие ешиботники.
— Иногда ешиве была от вас польза, но вред, который вы ей приносите, еще больше. Вот и получается, что, как говорится, «вознаграждение его обернулось его же убытком»[193]. Не напрасно в праздник Пурим ночью на пиру мы думали о том, почему вас нет. Потом вы пришли и рассказали, что вместе с учениками занимались изучением мусара. Фактически же вы действовали и против мусара, и против обычных человеческих правил. Вы принесли ешиве позор и едва не обрушили на нее новое несчастье.
Реб Симха Файнерман с горечью припомнил, что из-за того, что он постоянно смотрел на дверь и ломал голову, почему нет полтавчанина и его мальчишек, он не обратил надлежащего внимания на то, чтобы Генех-малоритчанин не выбивался в ходе всеобщего веселья из сил.
Тихие укоризненные речи главы ешивы и разгневанное молчание старших ешиботников, присутствовавших при этом, доставили полтавчанину гораздо больше боли, чем если бы они его громко и грубо обругали. Именно он, этот железный парень, не боявшийся никого, убивался на похоронах Генеха-малоритчанина больше всех остальных. Янкл-полтавчанин боялся мертвецов и даже не подходил близко к кладбищенскому дому, где омывали покойников. Когда траур витал надо всеми, он опасался, как бы умерший товарищ не явился ему ночью во сне. Радость главы ешивы от того, что ему удалось избежать ссоры со старостой благотворительной кассы, окончательно сломила Янкла-полтавчанина. Он увидел, что даже старшие новогрудковцы — в сущности, покорные евреи и что они стремятся жить в согласии с окружающим их миром. Его товарищи, как и прежние ищущие, стали просто искателями практической выгоды, хороших брачных партий и выгодных должностей. Когда он находился среди них, ему буквально не хватало воздуха для дыхания.
Других сынов Торы начал мучить извечный вопрос о праведнике, которому плохо[194]. У фанатично-богобоязненных парней сразу же находился готовый ответ: «Праведники несут наказание за грехи своего поколения»[195], и Генех-малоритчанин ушел из жизни из-за чужих грехов. Но тех парней, которые не были настолько наивны, этот готовый ответ не удовлетворял. Некоторые из них высказывали претензии к Провидению, а другие искали виновного поближе. Как пересохшая река открывает на своем дне кривые острые камни, так и ешиботники, выплакав все слезы по усопшему, проявили свою ненависть к больному гомельчанину. Он — виновен!
Ешиботники вспоминали о том, что этот «миляга Даниэл», как когда-то называл гомельчанина глава ешивы, стал жмотом и занудой еще до хирургической операции. А лежа в больнице, этот «милый человек» стал невыносимым педантом. Он — и Генех-малоритчанин! Какое между ними может быть сравнение?! Никакого сравнения и ни малейшего подобия! Даниэл-гомельчанин не отличался ни талантом, ни постоянством в учебе. Он не был по-настоящему богобоязненным и, уж конечно, не обладал высокими моральными качествами. Полное ничтожество! И ради такой душонки должен был пожертвовать собой Генех-малоритчанин?!
194
Аллюзия на слова о нечестивце, которому хорошо, и праведнике, которому плохо, см. Когелет (Екклесиаст), 8.