— Насчет поесть очень правильная мысль, — сказала Люси. — Пожалуй, я тоже голодна. То, чем кормят в вашем «Аэрофлоте», ни один нормальный человек проглотить не может.
— Но ты все-таки ела это.
— Только для того, чтобы как-нибудь убить время. И, в конце концов, не умирать же мне с голоду на высоте девять километров над землей. Все, я пошла в душ, а ты пока посмотри список галерей. Вот он. — И она протянула Сорину блокнот, где красивым почерком были написаны несколько названий.
Из четырех галерей, которые так или иначе могли заинтересовать любовников, больше всего Андрею понравилась одна, директором которой, судя по записям Люси, был некий герр Рахлин. Если имена других владельцев звучали абсолютно по-немецки и ничего не могли сказать Андрею, то фамилия «Рахлин» вселяла в него смутную надежду на встречу с бывшим соотечественником. «А раз так, — подумал Андрей, — значит, и торговаться будет легче, значит, и бюрократических проволочек будет меньше. Конечно, шанс, что нас опять кинут или попытаются это сделать, весьма велик: ведь наши соотечественники славятся такого рода демаршами. Однако мудрость приходит с опытом, и так просто я им в лапы не дамся. А говорить на родном языке все же приятней».
— Люси, — крикнул он девушке.
— Да, — отозвалась подруга, выходя из ванной.
— Что ты знаешь о галерее Рахлина?
— Рахлин? Дай-ка вспомнить… А, ну да, Рахлин, мы же говорили в Лондоне. Это какой-то бывший русский.
— Я думаю, что скорее нынешний еврей, — парировал Сорин.
— Еврей, татарин — какая разница? Для нас вы все — русские, вы же выходцы из России.
— Ну-ну, извини.
— Толком я ничего не знаю. Галерея у него года четыре, хотя не поручусь за точность. Занимается он, по-моему, всем: знаю, что иконами, знаю, что авангардом. Про авангард мне сказали друзья в Лондоне. А почему ты выбрал именно его?
— Видишь ли, мне приятнее говорить с соотечественником на родном языке, чем на английском с немцем.
— Да, но все ваши, как правило, скрытые мафиози.
— Не преувеличивай, дорогая, — сказал Сорин. — Кроме того, не забывай, что и мы не очень в ладах с законом, не так ли?
— Ты хочешь прийти к нему с картинами?
— Зачем же, — удивился Андрей, — мы отнесем ему фотографии. У тебя ведь есть камера?
— Конечно, — ответила Люси.
— Будь добра, одолжи ее мне.
Он быстро распаковал короб с картинами и, только приготовившись к съемке, вспомнил:
— Боже мой, они ведь все записаны! Сколько потребуется времени, чтобы смыть всю эту мазню?
— Какой ты грубый, — обиделась Люси. — Мое бессмертное творчество называть мазней! Ну, я думаю, около дня.
— Тогда приступай, пожалуйста, немедленно.
— А ужин?
— Ах да, обед… Хорошо. Отправимся сейчас поесть, потом вернемся в номер, и ты займешься отмывкой. А я пока проведаю мистера Рахлина.
— Один?
— Налегке. Отчего бы и нет?
Они быстро нашли какой-то рыбный ресторанчик, перекусили на скорую руку, с удовольствием выпили по кружке пива, Люси побрела в гостиницу, а Сорин взял такси и поехал на встречу с владельцем галереи.
Минут двадцать таксист нарезал пространство Берлина на ровные квадратные ломти, после чего остановился возле современного здания из стекла и бетона, одного из тех многочисленных гигантов, полужилых, полуофисных, в изобилии возникших в Берлине за последние восемь лет. Андрей расплатился и покинул автомобиль.
Большая стеклянная дверь «Fine Art Gallery» оказалась запертой, но возле нее к стене был прилеплен маленький ящичек-домофон. Собравшись с духом, Сорин нажал кнопочку.
— Was wollen Sie?[10] — произнес женский голос.
— Э-э… Is it gallery?[11] — спросил Андрей, сразу переходя на английский язык.
— Да, галерея, — ответила невидимая секретарша, также переходя на понятный посетителю язык. — Что вам угодно?
— Я хотел бы переговорить с господином Рахлиным.
— По какому вопросу?
— По вопросу картин, разумеется, — ответил Сорин, начиная раздражаться на то, что какая-то неизвестная немка держит его перед запертой дверью.
— Откуда вы? — продолжала свой допрос секретарша.
— Послушайте, мисс, — произнес Сорин, — я очень рекомендую вам впустить меня потому, что, если господин Рахлин узнает о том, какие картины я хочу предложить и какие по вашей милости он может упустить, поскольку я отправляюсь в другую галерею, боюсь, что вы не останетесь на этом теплом месте.
— Входите, — сказала немка металлическим голосом, и Сорин толкнул стеклянную дверь.