Однако вернемся в Рим времен Суллы.
Посмотрим, с чего он начался; посмотрим, к чему он пришел.
Постарайтесь отыскать среди этого беспорядочного нагромождения домов, покрывающего семь холмов, два пригорка, высотой схожие с той возвышенностью, что мы называем горой Святой Женевьевы, и которые называются, а вернее, назывались Сатурния и Палатий.
Сатурния — это крытая соломой деревня, основанная Эвандром; Палатий — это кратер потухшего вулкана.
Между двумя этими пригорками пролегает узкая лощина: некогда там была роща, сегодня это Форум.
Именно в этой роще были найдены легендарные близнецы и вскормившая их волчица.
Рим начался отсюда.
Через четыреста тридцать два года после падения Трои, через двести пятьдесят лет после смерти Соломона, в начале Седьмой олимпиады, в первый год десятилетнего правления афинского архонта Харопса, когда Индия уже одряхлела, Египет клонился к упадку, Греция поднималась по первым ступеням своего величия, Этрурия достигла вершины своего расцвета, а весь Запад и Север еще пребывали во тьме невежества, Нумитор, царь альбанов, подарил двум своим внукам, Ромулу и Рему, внебрачным детям Реи Сильвии, своей дочери, то урочище, где они были оставлены, а затем найдены.
Ромул и Рем были братья-близнецы, которых нашли в лесу, где их кормила молоком волчица.
Лес, где она вскормила их, и был той самой рощей, что располагалась в лощине между Сатурнией и Палатием.
Сегодня вы еще найдете родник, некогда орошавший эту рощу; он известен как источник Ютурны.
По словам Вергилия, это сестра Турна вечно льет слезы, оплакивая смерть своего брата.
Воспримем здесь историю с точки зрения предания; у нас нет времени изучать ее как миф.
На том из двух этих пригорков, что был повыше, Ромул прочерчивает круговую линию.
— Мой город будет зваться Римом, — говорит он, — и вот стены, окружающие его.
— Ну и стены! — восклицает Рем, перепрыгивая через прочерченную линию.
Вероятно, Ромул лишь искал случая избавиться от своего брата.
Одни говорят, что он убил его дубиной, которая была у него в руке; другие утверждают, что он пронзил его мечом.
Когда Рем умер, Ромул пропахал плугом глубокую борозду по линии будущей городской стены.
Лемех плуга выворотил человеческую голову.
— Что ж, — сказал Ромул, — еще прежде я знал, что мой город будет зваться Римом; ну а его цитадель будет зваться Капитолием.
Ruma — «млечный сосок»; caput — «голова».
И действительно, Капитолий станет головой античного мира, а Рим — сосцом, из которого современные народы будут впитывать веру.
Как видим, название это было вдвойне символично.
В этот миг мимо пролетели двенадцать коршунов.
— Я предвещаю моему городу, — сказал Ромул, — двенадцать веков царствования.
И от Ромула до Августула прошло двенадцать веков.
Затем Ромул пересчитал свое войско.
Его окружали три тысячи пехотинцев и триста всадников.
То было ядро римского народа.
Через сто семьдесят лет после этого дня Сервий Туллий провел перепись населения.
Он насчитал восемьдесят пять тысяч граждан, способных носить оружие, и наметил новый пояс укреплений, внутри которого могли жить двести шестьдесят тысяч человек.
Этот пояс — Померий, священный предел, неприступная граница, которую мог расширить лишь тот, кто завоюет какую-нибудь область, населенную варварами.
Сулла воспользовался этим разрешением в 674 году от основания Рима, Цезарь — в 710-м, Август — в 740-м.
За этой границей простиралась священная земля, которую нельзя было ни застраивать, ни возделывать.
Но вскоре то, что было для Рима лишь ненатянутым и нетугим поясом наподобие того, что стягивал талию Цезаря, превращается в удушающий железный ошейник; по мере того как Рим завоевывает Италию, Италия завоевывает его самого; по мере того как он захватывает мир, мир захватывает его самого.
При всем том, следует заметить, Рим обладает высшими привилегиями; звание римского гражданина влечет за собой великие почести и, главное, великие права; римскому гражданину платят за голосование на Форуме, и он бесплатно ходит в цирк.
Но все эти расширения Померия мало что изменили.
«Граница города, — говорит Дионисий Галикарнасский, писавший во времена Августа, — более не расширялась, ибо этого не позволяла местность».[4]