– Ради бога, милый, ешь скорее!
– Он сначала закончит яблочко, ты не видишь? – вмешалась Урсула, наливая себе молока. – Красивое, кстати, яблочко.
– Почему ты не оторвешь его от этих дурацких рисунков и не потащишь прямиком к няне? – спросила Шик. – Он поест там. Ставлю ужин с Кэри Грантом, ты сэкономишь добрых полчаса.
Пламенные взгляды вокруг стола испепелили ее. Шик ничего не заметила. Она мрачно уставилась в свою чашку, как будто давала ей мысленный приказ подняться к ее губам, а та отказывалась повиноваться.
– Тащить бедного крошку в метро на пустой желудок до Бронкса? – возмутилась Эчика.
– Тл-ле-е-ек, – повторил бедный крошка.
– Шик, у тебя каменное сердце, – сказала Пейдж.
– Хотелось бы.
Шик выдохнула эту реплику в свою чашку. Никто ее не услышал. Она жила последние недели как сомнамбула. Работала, чтобы забыться. Спала, чтобы забыться. Выходила в свет, чтобы забыться.
Вот только… Вместо того чтобы даровать ей благодатную амнезию, эта святая троица лишь усугубляла ее наваждение. Она видела Уайти повсюду. За софитом, декорацией, камерой. На танцполе, на табурете бара… Даже во сне и даже когда не спала.
«О Уайти, Уайти, – простонала она про себя. – Мы не договаривались, что ты больше никогда не позвонишь. Правда? Ты, во всяком случае, меня не предупредил».
Ее рассудку и гордости претило повторять их жалкую последнюю встречу. В тот раз она два часа проспала под его дверью, скорчившись на ступеньке. Вечер с шампанским, на который она рассчитывала, закончился полным фиаско. С тех пор Шик не видела Уайти. Он позвонил один раз, чтобы извиниться. Вот как обстояли у них дела. Вот как обстояли дела у нее.
– Не в духе или плохо спала, – снова заговорила Урсула, – это не дает тебе права вести себя по-свински.
– Точно, по-свински, – подхватила Эчика.
– Я люблю животных, – буркнула Шик.
Она наконец решилась поднести к губам непокорную чашку.
– Это из-за всех ее поклонников, всех возлюбленных, – ввернула Эчика.
Шик поставила чашку.
– Экс-поклонников! Экс-возлюбленных! Экс-кюз-муа![14]
– Тл-ле-е-ек, – сказал Огден.
– Как бы то ни было, – произнесла своим тонким голоском Хэдли, – мадам Люси-Джейн подает ему второй завтрак, когда мы приходим. Он привык есть два раза. Доедай скорее, мое сокровище, еще будет какао.
От этой перспективы мальчик вознесся на седьмое небо. Он предпочитал какао овсянке… из-за крошечных клоунов, которые катались на лыжах по его поверхности, когда он мешал ложкой в чашке. Чтобы увидеть их, надо было сощурить глаза так, чтобы нижние ресницы коснулись верхних. Поверхность шоколада начинала искриться, и клоуны выходили на лыжную прогулку.
Хэдли с укоризной посмотрела на девушек и сжала локоть несчастной Шик.
– Попробуй эти тосты. Хрустящие, просто мечта. Хороший завтрак придает сил.
– Не напоминай. Я так давно не ела.
На Пейдж снизошло вдохновение.
– Подумай о чем-нибудь приятном. Попробуй, Шик.
– Что ж… Мне было бы очень приятно бросить в огонь это дурацкое синее платье, которое Хэдли носит через день с тех пор, как приехала в «Джибуле».
– У меня еще есть клетчатая юбка…
– Сожги ее тоже! Они уже лезут у меня из ушей.
Пейдж и Хэдли терпеливо закатили глаза.
– Мы говорили о твоих возлюбленных, – напомнила Пейдж.
«Каких возлюбленных? – подумала Шик. – У меня на уме только один… и он меня не любит».
– Тот богатый идиот, что осыпал тебя подарками! – воскликнула Урсула. – Мужлан, который водил тебя в «Эль-Марокко». Парень со смешной кличкой. Пряжка… Крышка…
– Пробка, – процедила сквозь зубы Шик.
– Эрни, – поправила Эчика. – Эрни Калкин. И… он не идиот.
– Пробка больше не звонит, – буркнула Шик едва слышно. – Не знаю почему. Мне от этого ни жарко ни холодно.
– В вечер нашего знаменитого выхода вчетвером, – объяснила Эчика, – бедному мальчику досталось от капризов нашей мисс Всё-недостаточно-хорошо-для-меня. Признай, Шик, ты вела себя ужасно с Эрни.
Та нервно дернула плечом.
– В детстве я жила в Соледад-Крик, – объявила она. – Не бывали, небось, в Соледад-Крик?
– Никогда! – заверила Урсула. – Поклялась не бывать в шесть лет.
– А я в шесть лет, – продолжала Шик, – донашивала старые пальто. Такие древние, что однажды нашла в кармане яйцо бронтозавра.
– Тл-ле-е-ек, – сказал Огден.
– Счастливица, – вздохнула Урсула. – Только бедным знакома радость сюрпризов.
– После этого я тоже поклялась. Что отныне не допущу в свой карман никаких яиц, кроме яиц осетра.