"Сад Карконоша" подарил нам сказочника, у которого имелась замечательная идея, чтобы представить рассказ о нашей истории. Семейный его домик стоит в Гронове, а памятник — в Праге. Его именем называют мосты и улицы, его любили и уважали, а под конец он сделался сенатором в нашем чехословацком государстве. Когда он умер, до самой могилы его несли в столь торжественной погребальной процессии, словно бы он был королем, а не всего лишь бардом. Его эпос прославлял нас как одаренных характером и любящих мир чехов, которые только лишь под принуждением хватаются за мечи, чтобы защищать нацию — которая, помимо того, что была наша, еще была выше и общечеловечнее. И ее необходимо было защищать от эгоистической заграницы и всяческими чужаками, которые коварно призвали к нам Эпоху Темноты. Но только на какое-то время! Всего лишь до момента, когда своими лучами нас коснется Свет Правды, которую распространяют в народе его учителя.
Да, Алоис Йирасек был профессором и творил то, что немцы называют "Professorenromane", которые в истории литературы рассматриваются как явление второго плана. Но у нас тогда, а часто и в более поздние времена, это была самая настоящая первая лига. Ну а в Германии тех времен такие вот историки-рассказчики как Феликс Дан или Густав Фрайтаг пользовались огромным успехом. Во второй половине XIX века появлялись произведения, романтический запал которых, соединенный с воспитательными и патриотическими целями, увлекали читателей. Выбор тем и способ их обработки наверняка повлияли и на Йирасека, который как раз созревал, когда "Битва за Рим" Феликса Дана заливала Германию. В немецкой школе в Броумове маленький Алоис не мог не заметить послания той книги, хотя, наверняка, оно его и расстраивало, поскольку он начинал чувствовать себя чехом. В восточной Чехии тогда шло сражение между пруссаками и австрийцами. Йирасек не был за пруссаков, зато Дан с Фрайтагом желали прусского доминирования. Потому Алоис перебрался в Градец Кралевы в чешскую гимназию.
"Битва за Рим" Дана воспевает здоровое и хищное вторжение германцев в Италию и их сражение с властью, которая все еще представляла собой символ цивилизованного универсализма. Но в книге она описана как гниющий конгломерат дегенерированных интриганов, а ее единственная "римская" черта — это коварство (мать Дана была француженкой, которая бросила семью, и сын по этому поводу страдал и в литературном смысле).
Йирасек впоследствии напишет "Против всех", своеобразную чешскую "битву с Римом". В этой истории не менее здоровые и хищные "божьи воины"[75] защищаются от нашествия орд, представляющих тогдашний мир, Церковь и императора. Этот "Рим" тоже показан коварным и предательским, хотя тот "чужой" император является законным чешским королем, которого окружает толпа чешских не-гуситов. Героизм, патриотизм и педагогика содержат здесь, правда, иное содержание, но в качестве инструментов имеют идентичное применение.
Данная литературная школа имела своих авторов во всей Европе: литературу они использовали, чтобы дать народу его святую Правду. Алоис из Гронова тьоже был из их числа, хотя его творчество это не дешевка. Как и в случае Фрайтага, до настоящего времени мы ценим многие из его важных текстов. И между ними имеется множество подобий. Взять хотя бы историю очень трудолюбивого и расторопного купца Антона Вольфарта из саги "Soll und Haben" (Должен и имеет), который проявил себя не только в плане торговли, но и морали. Как и пристало для персонажа, символизирующего "немецкий народ с его трудолюбием", то есть в процессе работы. Этот Вольфарт прекрасно подгоняется в качестве пары для "F.L. Věk" а, купца из Добрушки, который точно так же по-мещански и трудолюбиво снижает национальный и экономический успех немецкого соперника.
Здесь же имеется и географическая близость: Фрайтага формировал Бреслау-Вроцлав, а Йирасека — Градец Кралевы, Наход и Литомышл. Прусофил Фрайтаг реализовал первое трансграничное антисотрудничество. В течение какого-то времени он руководил журналом с националистической ориентацией "Die Grenzboten" (Пограничная стража) и отсылал его, в основном, лежащую рядом Чехию. Он не любил Вены, которая в его глазах несла вину и за Прагу. Точно так же он терпеть не мог иезуитов, поляков и евреев, хотя к старости к этим последним стал относиться терпимо. Йирасек не слишком отличался от Фрайтага в ненависти к Вене или же к иезуитам, зато в нем мы не видим ни грамма антисемитизма. В те времена это было редкой чертой.