Есть у морали особенность, на которую обратил особое внимание Фридрих Энгельс: «Когда… мы говорим: это несправедливо, этого не должно быть, — то до этого политической экономии непосредственно нет никакого дела. Мы говорим лишь, что этот экономический факт противоречит нашему нравственному чувству… Но что неверно в формально-экономическом смысле, может быть верно во всемирно-историческом смысле. Если нравственное сознание массы объявляет какой-либо экономический факт несправедливым, как в свое время рабство или барщину, то это есть доказательство того, что этот факт сам пережил себя, что появились другие экономические факты, в силу которых он стал невыносимым и несохранимым»[6].
Рабовладельческий строй погиб не потому, что он не нравился — хотя бы в теории — все большему числу философов. Но то, что они выступали с критикой этого строя, и то, что такая точка зрения с течением времени становилась все более распространенной, свидетельствовало: этот строй обречен на гибель.
Моральное сознание человека оказывается способно — в определенном смысле — намного опередить свое время. Идеи всеобщего равенства, идеи гуманизма и свободы появились в эпохи, когда благами свободы личности пользовалась ничтожная доля членов общества. Но эти идеи выжили и дошли до нашего времени. Они принадлежат к тем ценностям, которые можно назвать в морали общечеловеческими.
Религия — фантастическое отражение в головах людей тех внешних сил, что господствуют над людьми в их повседневной жизни. И понятно, что религиозные учения каждой эпохи следовали в отношении «чужих» общим правилам обыденной жизни своего времени. Духи предков, естественно, интересовались только собственными «потомками». Чужим поклоняться таким духам в голову не могло прийти, зато свои были беззаветно преданы верованиям, властно диктовавшимся родовым обществом. Бесчисленное множество больших и мелких богов, с которыми нас знакомит мифология Древней Греции, было наследием того времени, когда каждая община имела своих богов-покровителей. Однако по мере того, как выковывалась в борьбе древнегреческих городов-государств единая культура, а на ее основе — идея единства Эллады, число богов, по крайней мере самых могучих, начинает резко уменьшаться на ее территории.
Те Аполлон или Афина Паллада, о которых и мы с вами столько слышали с детства, были богами, так сказать, синтетическими, в их образах слились представления о десятках местных богов. Недаром же каждый почти из верховных олимпийцев был «многофункционален», соединяя в себе черты «заведующего» несколькими стихийными явлениями, покровителя нескольких дел или ремесел. С другой стороны, «смешанное происхождение» приводило к тому, что два или три бога в каком-то отношении оказывались коллегами, дублировали друг друга. Богом Солнца у греков был Гелиос, но в той же роли в ряде мифов выступает Аполлон. Войной ведал Арес, но и Афина была богиней-воительницей, а не только богиней мудрости. Сверх того ей поклонялись как богине мира и благосостояния, богине лунного неба (а ведь была еще Селена, богиня Луны). Афина покровительствовала морякам, освящала браки, помогала при родах, ведала науками и искусствами, деля последнее занятие с Аполлоном и Музами; она метала молнии, как Зевс, — да впрочем, всего и не перечислишь. Кстати, в древней Руси было два бога Солнца — Дажбог и Хоре (наше «хорошо» не случайно имеет общий корень с этим именем). Дажбог был унаследован от праславянской общности, Хоре, по-видимому, был скифского происхождения.
По мере расширения контактов с другими народами греки стали признавать верховного бога египтян Амона все тем же Зевсом, отождествили финикийскую Астарту с Афродитой. Это было результатом все большего сближения культур в Средиземноморском регионе. И как на земле союз вождей закреплялся кровным родством, а принятый в племя новый род признавался тем самым и кровно родственным всем прочим, так находилось место в небесном пантеоне могучим чужеземным богам, которых не удалось полностью отождествить со своими, но это уже на следующей стадии развития Средиземноморья, когда оно оказалось объединено под властью Римской державы. Небо снова должно было отразить происшедшие на земле изменения.
Римские правители в покоренных областях обязаны были приносить жертвы местным богам. А изображения этих богов стали собирать в Риме. Впрочем, римские правители не первыми и не последними в истории проводили такую политику. В Вавилоне цари собирали в свою столицу идолов из разных местностей державы. И правители Инкской империи в Южной Америке, резко расширив пределы своей державы, решили сосредоточить в ее столице Куско идолов покоренных земель. Владимир Киевский за несколько лет До принятия Русью христианства тоже пытался таким способом решить проблему религиозного единства своей громадной державы, включавшей кроме славянских финские, прибалтийские, тюркские племена.
Же сама распространенность данного приема коллекционирования всевозможных богов показывает: в многонациональных государствах остро ощущалась необходимость единой религии.
А явная неудача в достижении этой цели при многобожии и в Вавилоне, и в Риме, и на Руси (инкам не дали развить такой опыт испанские завоеватели) свидетельствовала, что господствующий класс нуждался в религии нового типа. Империи с единодержавной властью, распространенной на разноэтнических территориях, требовался единый бог.
И среди условий, необходимых для возникновения единобожия (не будем здесь касаться других важнейших обстоятельств), было признание новой религией равенства — пусть только перед лицом этого бога — всех, кто такую религию принял.
Одной из важных причин победы, христианства было, между прочим, то, что оно, поставив на место многих богов одного, включило в себя элементы предшествующих и конкурировавших с ним религий. Древнегреческая, римская, иудейская, египетская, финикийская, индийская и другие культуры внесли в новую религию свой вклад, позволив ей стать приемлемой для многих народов. Одним из лозунгов раннего христианства были слова апостола Павла: «Несть ни эллина, ни иудея», означавшие отрицание всяких национальных различий.
Но между лозунгом и его осуществлением иногда лежит пропасть. Идея унификации всех народов в лоне христианства была утопической, безнадежной. Само христианство даже в идеальном случае не уничтожало разделения людей на «своих» и «чужих», а только изменяло принцип, по которому производилось такое деление; затушевывая действительно решающее разделение общества на эксплуататоров и эксплуатируемых, оно ставило на место принципа национальной принадлежности принцип принадлежности религиозной. На деле же (идеального-то случая не было) деление на «своих» и «чужих» не исчезло, оно лишь стало несравненно более сложным.
Новая религия, в отличие от конденсированного многобожия, смогла победить почти на всей территории империи, но не в ее силах было создать реальное духовное единство Средиземноморья и сохранить державу. Социальное развитие властно вело могучий Древний Рим к гибели. Однако развал империи не привел к гибели христианства, сумевшего приспособиться к изменившейся обстановке. В сравнительно маленьких государствах, образовавшихся на месте гигантского конгломерата народов, не вернулись к почитанию местных богов. Феодализм — более высокая стадия развития общества, чем рабовладельческий строй, и ему нужна по крайней мере не менее развитая религия.
Стоит обратить внимание на то, что в других мировых религиях, в исламе и буддизме, как и в христианстве, декларируется духовное равенство и даже братство всех верующих. История развития этих религий показала, чего стоил на практике девиз «все люди — братья», но не будем забывать: само его появление было рождено идеей человечества, которая была одним из главных достижений той далекой эпохи.