Вечер – время крыс. Наше время. Личное время с девяти до одиннадцати – свет становится слабее, частично скрывая от дежурного надзирателя то, что происходит в камере. Он, поигрывая резиновой палкой, прогуливается в проходе, время от времени заглядывая через решетку – но сумрак укрывает нас от его хмурого взгляда. Войти же внутрь в одиночку, без поддержки своих ублюдочных черных товарищей… на это решится только идиот. Чревато. Потом отряд наверняка частично вырежут – но твое бездыханное тело уже будет валяться под нарами, и тебе на эту месть будет уже наплевать.
В камере душно. Она парит взмыленными за день телами, непросохшими койками, бельем, отмытыми в который раз полами. Камера свои два часа как бы отдыха тратит правильно. Уже опалена паутина, уже помыт пол и наведен порядок. Уже подшивается одежда – за исключением пары-тройки опущенных водолазов[6], номера нашего отряда стараются следить за собой. Уже развешены для просушки серые полотнища, которые заменяют нам простыни – каждый номер вешает ее словно штору, отгораживаясь на своих нарах от внешнего мира. Никто не против – для проведения личного времени это разрешено. Волглые, напитавшиеся влаги, простыни тяжело висят на нарах, на это время надежно укрывая обитателя ячейки от сторонних глаз. Что он делает там? Может, дрочит. Может, вскрывает себе вены. А может, жрет втихомолку утыренный с кадавра припас… Мы не знаем. Но эти два часа – его личное время, и он проводит его так, как считает нужным. Сдернуть простыню и явить миру его тщедушное тело – не по понятиям.
Наши нары – в дальнем конце камеры, потому мы почти не опасаемся взглядов надзирателей. У нас тут хорошо. Все нары в камере трехъярусные, они расположены вдоль стен, оставляя по центру проход шириной в полтора метра… но мы – бугры, и потому над нашими лежаками нет других. И это ценно – ведь ты лежишь не как в гробу, а можешь видеть потолок в трех метрах над собой. Простор. На лежаке в самом углу проживает Смола, мои нары следом по этой же стороне, напротив – Пан и Желтый. Мы бугры – и это наша привилегия.
Возле нас пыхтит, отжимаясь, Жирок. Жирок – крысюк надежный, доверенный и потому он посвящен в секрет Норы. Недавно он изъявил желание поучаствовать в боях, и мы решили дать парню возможность. У Жирка бой через три декады, ему выходить против чемпионов – и Смола с первого дня дал указание таскать ему усиленный паек, чтобы Жирок сгонял свое сало, появляющееся на нем неизвестно откуда, и больше качал мышцы. Любыми доступными способами. Жирок доказывает всю правильность наших взглядов на доппитание и прекрасно знает, что после отбоя ему выдадут еще немного жратвы. Вот и старается, являя миру небывалую резвость в строительстве мускулатуры. Дурачина и не подозревает, что дополнительное питание из нашей нычки в конечном счете поможет не ему, а нам – ведь Жирок будет нашей ставкой на этом бое. Ставку мы сделаем через конвейерных – подставную и уж точно выигрышную. И Жирок, опять же, уверенности после победного боя прибавит… Ибо верить, что наш оглоед сможет одолеть кого-то из чемпионов Норы – дураков нет. Но мы не говорим ему. Пусть пыхтит.
Через три полки от нас лежит Висельник. Даже со своего места я вижу, как он тяжело с присвистом дышит, иногда поднимая руку и стирая со лба выступающий крупными каплями пот. Висельник – длинный и невероятно тощий хлыщ, сутулый, словно знак вопроса. Висельник он из-за желчно-зеленоватого цвета своей вечно унылой морды. Ему хреново уже четвертый день, и он с большим трудом выползает на работы. Мы стараемся прикрывать его – но понимаем, что ему осталось совсем недолго…
– Сдохнет скоро, – проследив мой взгляд, говорит Желтый. – Вчера еще двигался кое-как – а сегодня с работ пришлось на себе переть. Народ недоволен…
– Сам дурак… – ворчит Пан. – Не потеряй глистогон – может, и выкарабкался бы…
Я киваю. Глистогон дал Док – блистер мелких серых таблеток, которые должны были убить червей в брюхе Висельника. Но этот безрукий баран успел употребить только одну, а остальные потерял. Идти к Доку по второму разу из-за этого идиота? Желания нет. И это значит, что с таблетками Висельник потерял и жизнь.
– Ухитрило ж его… – цедит Смола. – Там упал, здесь потерял…
Я снова киваю. Все началось еще в прошлую декаду, когда во время уборки стоков Висельник свалился в коллектор и окунулся с головой. Наверняка там же и хлебнул… Потому что к концу декады его брюхо начало раздуваться, а изо рта завоняло отборным гнильем. Док отреагировал сразу, и Висельник через нас получил свой глистогон… но если ты круглый идиот, то тебя не спасет даже помощь Дока.